Книга Дневник. 1914–1920 - Прасковья Мельгунова-Степанова

Взятки берут усиленно: за включение телефона госпожа Пупко берет 150 руб. за 17-ю очередь и 100 р. за вторую, и т. д. Говорила это Маня Петерсен.

Сегодня вечером был В. В. Вырубов и рассказывал много интересного. Он сам очевидец и участник многого. Состоял некоторое время при Керенском. Говорит, что тот имеет очень хорошую душу, но истерик. Многие имеют на него плохое влияние, особенно его шурин Барановский, который постоянно все за ним записывал и все советовал ему взять дежурного генерала для регистрирования приходивших Керенскому мыслей.

4 декабря

[201] При начале Корниловской истории Вырубов присутствовал: усталый, заспанный Керенский лежал на диване, закинув руки за голову; по комнате бегал его «друг» Владимир Львов и кричал: «Нет, вы должны порвать с демократией, к черту ее!» – «Да, да», – сонно бормотал Керенский. «Я вам все устрою, я создам вам силу, я берусь за это». – «Да, да», – опять сквозь сон. – «Так, я поеду к Корнилову и все устрою». – «Поезжайте, поезжайте». – Керенский, засыпая. Тот выбежал. А через несколько дней, когда Вырубов с подробной инструкцией к переговорам с Корниловым и налаживанию отношений выходил из Зимнего дворца, туда вбежал Львов: «Где Керенский? Мне он немедленно нужен. Через три дня все будет устроено, вот увидите!» Какой ужас произошел из полусонных слов – ими воспользовались определенно те, кто стояли за Корниловым. Между Керенским и Корниловым были разговоры о диктатуре, причем Керенский утверждал, что он быть диктатором не может – «Не родился таким». – «А вы, генерал?» – обратился он к Корнилову. Тот подумал минуту. – «Да, я бы мог». – «Но как же дороги, а вся анархия?» – «Это ничего!»

Под влиянием людишек и у Керенского пробуждается мания величия, выражающаяся в требовании шпалер войск и коня. Но стоило кому-то спросить: «Белого?», как он тотчас же отменил это приказание.

Алексеев ненавидит Керенского, но когда надо было получить его согласие после Корниловского мятежа, Керенский, не задумываясь, сам рано утром с Вырубовым поехал к нему. Алексеев встретил его, не здороваясь, и в течение 15 минут в самой резкой форме ругал Керенского за разложение армии, употребляя такие выражения, как «предатель» и т. д. Керенский все слушал (Вырубов держал его за руку), потом совершенно детским тоном сказал: «Но ведь надо же ее спасти». – «Так, как вы сами пришли за мной, я поеду с вами и продиктую вам свои условия», – ответил Алексеев. Его Вырубов не хвалит, говорит – очень невозможный. Когда он взял на себя миссию ареста Корнилова, то ему было предложено действовать силой или моральным воздействием. Он выбрал последнее и потребовал, чтобы никакие полки не были двинуты ему на подмогу. А между тем, дорогой, в Орше, их нагнала телеграмма Павла Толстого, что под команду Вырубова для подавления мятежа дается военная сила, и в Орше Земский союз стал в лице Живнерева готовить блиндированные автомобили, обшивая простые железом. Когда Вырубов спросил Живнерова: «Пули пробьют?», тот радостно ответил: «Пробьют». Алексеев встал на дыбы и решил все бросить. Он бросился к аппарату, чтобы отказаться, – испорчен, он – к другому: там сидят 15 девиц. Вырубов стал его убеждать, что нельзя при них говорить. Тогда Алексеев немного успокоился, и Вырубов доказал ему, что так как он сам в распоряжении его, Алексеева, то все его распоряжения по отношению к войску будут исполняться. Когда они приехали, Совдеп (Совет солдатских и рабочих депутатов) потребовал себе права присутствовать при беседе с Корниловым. Алексеев возмутился: «Не стану при мальчишках», – сговорились на часовом, а часовым они нарядили своего же. Для проверки по телефону, с кем говорит, генералы обычно спрашивают друг друга про полки, которыми командовали. Когда Корнилов для проверки спросил Алексеева, кем он командовал в 1915 году, Алексеев ответил: «В пятнадцатом году я командовал австрийской армией». Тут «часовой» дал тягу прямо в Совет – генерал, мол, предатель, командовал австрийцами. Еле удалось все это выяснить. Арест произошел очень просто: Алексеев и Вырубов подъехали. Корнилов встретил их на пороге кабинета, куда вошел один Алексеев; потом он вышел и объявил, что Корнилов арестован. Корнилов сидел все время в одиночестве, он даже жену отослал. Других генералов держали (под охраной), чтобы спасти от самосуда и постепенно выпустили. Когда Корнилова посетил Вырубов, чтобы узнать, как попала к нему корреспонденция, он мрачно сидел и заявил: «Бежать я не собираюсь, пока (есть) Временное правительство, но, поверьте, что, если бы захотел, завтра же убежал бы». Когда посетивший его меньшевик Либер спросил: «Что вы хотели сделать?», он ответил: «Да вот вас арестовать собирался». Ошибка Керенского относительно Духонина, что он с 25 октября ни разу не подошел к телефону, когда Духонин вызывал его. Генерал Черемисов, который очень подлизывался к Керенскому, внушил ему принять участие в обсуждении военных диспозиций, хотя раньше Керенский заявил Алексееву: «Надеюсь, что вы верите, что я достаточно порядочный человек, чтобы не вмешиваться», но Черемисов сбил его с толку, и Вырубов застал его перед разложенными военными картами, обсуждающим с Черемисовым вопрос о передвижении войск. По некоторым данным, он сам остановил движение на Петербург, по другим, Черемисов ему отсоветовал, указав на их ненадежность. Черемисов отказал Духонину, когда он просил позвать к аппарату Керенского, который сидел в его (Черемисова) квартире, считая это неподходящим для Керенского, боясь, может быть, эксцессов. По другой версии, Керенский и не думал останавливать полки, а остановил их Черемисов, указывая на их ненадежность. На это Керенский сказал: «Весь фронт за меня». – «Тогда поезжайте в Ставку». Тут приехал Краснов и увез Керенского. Первое столкновение состояло в том, что 300 красногвардейцев разбежались от восьми ингушей. Филоненко произвел на Вырубова самое неприятное впечатление – он, явившись с фронта, потребовал от Керенского немедленного рытья окопов в Петербурге, так что Керенский попросил уложить его спать. Керенский при Вырубове собирался покончить самоубийством, и Вырубов отнял у него револьвер. При неудаче в Царском Селе он просил двоих себя застрелить, но те отказались. Вообще, в последние дни он, по мнению Вырубова, спасовал. Корнилов – сын казака и язычницы, совершенно необразованный, но хитрый и с военной сметкой. О его судьбе регулярно раз в две недели поднимается вопрос в Совдепе, но когда представители Совдепа являются к нему, они оказываются бессильными, так как он при них говорит по-текински со своими текинцами.

Савинков говорил, что убьет Керенского, если тот станет диктатором. Ссора их произошла перед Государственным совещанием: Савинков явился с предложением подписать условие с Корниловым, а Керенский отказался. Савинков стал на него кричать, Керенский предложил ему уйти совсем, тот обещал никогда больше не встречаться, но вернулся по первому зову. Верховский был приглашен в министры, потому что Керенский испугался его силы в Москве. На одном из военных советов он (Верховский) произнес громовую речь против генералов, не любящих ни родину, ни что другое, и все сгущал краски. Алексеев багровел больше и больше, Керенский собирался броситься между ними, и вдруг Верховский закончил, что единственным светлым лучом в этом мраке является Алексеев.