Книга Немецкие диверсанты. Спецоперации на Восточном фронте. 1941-1942 - Георг фон Конрат

Вряд ли можно было эту проселочную тропу, где ездили повозки, запряженные лошадьми, назвать дорогой, и, проехав по ней не больше пяти минут, я стал молиться, чтобы мы не завязли в песке. Наш низкий автомобиль был абсолютно не приспособлен для таких дорог, и мы двигались со скоростью не больше десяти километров в час. Только через три часа мы добрались до края деревни, а точнее сказать, до места, где располагалось несколько ферм. Каждый встречный останавливался и провожал наш автомобиль взглядом, так что можно было догадаться, что наша машина первая, которую занесло в их края. Мы остановились, и нас немедленно окружили любопытные лица. Объясняясь частично на немецком, частично знаками, мы спросили, есть ли здесь католический священник. Нам показали на здание из кирпича и с черепичной крышей, которое казалось дворцом на фоне остальных домов. Вокруг него стояли глиняные и соломенные домики, намного меньше. Это и оказался дом священника. Новости здесь разлетались молниеносно, и, когда мы вышли из машины, священник уже стоял в толпе. Ни одного немца здесь раньше не видели.

– Что привело вас сюда, дети мои? – задал он вопрос.

– Святой отец, мы можем вам доверять? – тихо спросил я.

Он изумленно взглянул на меня:

– Вы хотите исповедаться?

– Да.

– Тогда пойдемте в церковь, и я надену рясу.

Я ждал, пока он переоденется, а сам думал, как рассказать ему о мальчике. Увидев мое замешательство, он сказал мне встать на колени и перекреститься.

– Что волнует твою душу? – тихо спросил он.

Я все еще не чувствовал уверенности, чтобы до конца доверять ему, но другого выхода, как все рассказать, не оставалось.

– Святой отец, там, в машине, маленький мальчик. Его семью расстреляли, а он чудом выжил. Мы привезли его сюда, потому что вы сможете дать приют и выучить его. Ведь этот мальчик теперь сирота. Он в таком состоянии, что, возможно, даже не вспомнит, кто он и что произошло. Ему прострелили плечо, но вроде бы рана не опасна. Здесь, в деревне, есть доктор?

– Я и доктор и священник и заменю любого другого, если надо.

Он говорил спокойным, искренним голосом, но я все не мог решиться задать ему последний вопрос.

– Святой отец, каким бы ни было ваше решение, вы сохраните наш разговор в тайне?

– Сын мой, с тех пор как я надел одежды священника, я скорее умру, чем произнесу хоть слово из того, что мне было доверено. А теперь успокойся, перекрестись и помолись за души умерших. Я возьму мальчика, и он будет в руках Господа.

Я быстро вышел из церкви и помог Вилли перенести мальчика в дом священника. Внутри мы встретили трех монахинь, которые указали нам на комнату, где мы смогли положить мальчика в кровать. Поблагодарив священника еще раз, мы двинулись к выходу, но одна из монахинь остановила нас:

– Вы не можете идти в таком виде. Ваша красивая форма вся в крови.

Она улыбнулась, и две другие девушки стали отчищать нашу одежду. Когда они закончили, третья девушка спросила, не хотим ли мы поесть, перед тем как тронемся в обратную дорогу. После того, как они обошлись с нами, отказаться было бы просто грубо, поэтому мы проследовали за ними на кухню, и они дали нам ржаной хлеб с маслом, яйца и две большие кружки молока. Я пытался дать монахиням десять марок, но они наотрез отказались.

– Вы и так потратили сегодня слишком много сил, чтобы отдавать еще и деньги. Они могут пригодиться вам на что-нибудь важное.

Но священник оказался хитрее и с добродушной улыбкой предложил нам опустить деньги в ящик для пожертвований. Мы поблагодарили их в последний раз и вышли. Проходя мимо церкви, я подмигнул Вилли и с чувством долга положил десять марок в ящик. Затем мы сели в машину и тронулись с такой скоростью, будто за нами по пятам шли сто русских танков. Вырулив на главную дорогу, мы поехали в два раза быстрее, затем снизили скорость.

Проезжая через город, я хмуро посмотрел на Вилли:

– Ни звука об этом – даже своим лучшим друзьям.

Он усмехнулся:

– Неужели я так похож на идиота? Это все равно что самому пойти и попросить, чтобы меня расстреляли.

Больше не разговаривая, мы свернули на мост и выехали из Тауроггена.

Глава 7

Вернувшись в бараки, мы обнаружили лейтенанта Вульфа, ожидающего нас.

– Где вас черти носят? – заорал он. – Мне пришлось весь день покрывать вас. Этот «убийца» Шварц наседал на меня каждые полчаса с того момента, как вы уехали. Он готов вывернуть меня наизнанку. Каждый раз, когда он подходил ко мне, я говорил, что вы были здесь и только пять минут назад отлучились в другой отряд, и, когда он шел туда, они отправляли его в следующий. И так весь день. Но поймать вас оказалось еще труднее, чем застукать лису в курятнике. Боже, как же он взбешен. Завтра он будет разбираться с вами.

– Одна надежда, что он сдохнет к завтрашнему дню.

Не считая этого, все прошло превосходно. Пока он не произнес этой фразы, я и не задумывался, сколько времени мы отсутствовали, и только теперь я осознал, что нас не было больше восьми часов. Вульф уже собрался идти, но внезапно остановился:

– Извини, Георг, совсем забыл, Шварц передал письмо для тебя.

Распечатывая конверт, я чувствовал сильное любопытство, кто мог писать мне сюда. Насколько я знал, никому не было известно о том, где мы. В действительности я просто не существовал, во всяком случае как Георг фон Конрат точно. Затем я увидел, что письмо из главного штаба от адмирала Канариса. Я должен был догадаться. Письмо содержало новые приказы для нас. Нам надлежало собрать все свое снаряжение, после чего вся группа будет поездом переправлена в Киль. Я что-то слышал об этом городе, но совсем мало. Я понимал, что этот приказ означает для нас новые события в жизни, и на какой-то момент забыл все произошедшее за последние несколько часов. Сгорая от нетерпения поскорее поделиться новостями, я позвал Вилли и Вульфа.

– Вот, читайте! Это касается также и вас. Дайте распоряжения командирам отрядов: все должно быть готово к транспортировке к завтрашнему утру – пушки, пулеметы, транспортные средства, обмундирование – абсолютно все. Наконец-то мы уезжаем из этого убогого места.

Мне было все равно, куда нас переправят дальше. Единственное, чего мне было жаль, – это оставлять машину. Но я знал наверняка, что есть еще кто-то, кто расстраивается по этому поводу больше меня. Это Вилли. Только я подумал об этом, как он резко повернулся ко мне:

– Мы берем машину с собой, ведь так?

– К сожалению, нет, Вилли, – ответил я, и в расстроенных чувствах мы вышли.

Войдя в штаб, я сел у окна и стал смотреть, как грузовики, пушки и другая техника выруливают во двор и устанавливаются рядами. Для нас это было окончание первого этапа начавшейся войны, и я совсем не жалел о том, что он миновал. Я так устал. Шок, перенесенный сегодня, подействовал на меня сильнее, чем целая неделя беспрерывных сражений. И когда я увидел мальчишек, собравшихся к ужину, я даже не нашел в себе сил присоединиться к ним и поесть. Я просто ушел в свою комнату и лег.