Книга Лжедмитрий I - Вячеслав Козляков

О том, что большинство сейма прислушалось к нему, свидетельствует торжественный прием, оказанный на сейме посланнику царя Бориса Годунова Постнику Григорьевичу Огареву. В дневнике сейма записано 10 февраля 1605 года (31 января по юлианскому календарю): «Посол или гонец московский с великим почетом въезжал во дворец. Гусар было несколько сот, пехоты около 3000. Он очень жаловался на Димитрия и на князя Вишневецкого». О «московском государике» сейм принял следующий пункт: «Всеми силами и со всем усердием будет принимать меры, чтобы утишить волнение, произведенное появлением московского государика и чтобы ни королевство, ни Великое княжество Литовское не понесли какого-либо вреда от московского государя, а с теми, которые бы осмелились нарушать какие бы то ни было наши договоры с другими государствами, поступать, как с изменниками»128. Но король Сигизмунд III, уже увязнув в этом деле, отказался утвердить постановление сейма, несмотря на возможные внутриполитические затруднения.

Наречение царевича Федора

Самозванец бежал в ранее присягнувший ему Путивль, откуда приехал к нему князь Василий Рубец Мосальский. У Путивля было одно важное преимущество перед остальными городами в Северской земле — это была единственная укрепленная каменная крепость. В Путивле сходились многие дороги, там начинался путь в Крым, а Лжедмитрий по-прежнему мог ожидать прихода к нему татарской конницы129. Поэтому стратегически выбор для отдыха изрядно потрепанной в боях армии самозванца был верен.

«Царевич» уже не дерзал, как в начале своей кампании, осаждать другие города и крепости. Да это, как оказалось, и не нужно было: из разных мест Северской украйны к нему сами приходили его многочисленные сторонники. Дьяк Богдан Сутупов одним из первых сдал Лжедмитрию казну, посланную царем Борисом Годуновым на жалованье северским городам.

Территория, контролируемая сторонниками «царевича Дмитрия», расширилась из «Северы» на украинные города. К числу мест, «добивших челом» самозванцу, относились Рыльск, Царев город, Белгород, Оскол, Валуйки, Курск. Самозванец отсылал отряды поддерживавших его казаков на помощь своим сторонникам. Одновременно был распущен слух о приходе к нему на помощь большой армии во главе с коронным гетманом Станиславом Жолкевским.

У царских воевод оставался выбор — идти преследовать самозванца, севшего в осаде в Путивле, или понемногу вычищать «измену» из мятежных городов. Похоже, что они выбрали последнее, но столкнулись с ожесточенным сопротивлением людей, уверенных, что воюют за настоящего царевича Дмитрия. Летописец описал подобные бои рати князя Федора Ивановича Мстиславского под Рыльском: «В Рыльске же сидеша изменники князь Григорей Роща Долгорукой да Яков Змеев и стреляху з города из наряду по полкам, но блиско к городу не припускаху, а то и вопияху, яко „стоим за прироженного государя“»130.

Гражданская война не достигла еще той степени ожесточения, как это будет позднее. Армия Годунова отошла от Рыльска в Комарицкую волость, жестоко покарав ее за поддержку самозванца. Но этот маневр только распалил подозрительность царя Бориса, не понимавшего, почему ему рапортуют о победах над самозванцем, а тот остается неуловимым для царских воевод. От прежних речей и жалованных слов, обращенных к воеводам за битвы под Новгородом-Северским и при Добрыничах, царь Борис Годунов перешел к требованиям и угрозам. Он «роскручинился» и прислал окольничего Петра Никитича Шереметева и думного дьяка Афанасия Власьева спрашивать у бояр и воевод, «для чево отошли от Рыльска». Войско должно было выслушать новую речь царя Бориса, не предвещавшую ничего хорошего главным боярам и воеводам: «Что зделася вашим нерадением, стол ко рати побили, а тово Гришки не умели поймать». Осведомленный автор «Нового летописца» записал, что именно эта, грозившая опалой, речь и заставила воевод не ждать наказания, а подумать о переходе на службу самозванцу. Армия Годунова устала от непривычной зимней кампании (с октября до апреля редко когда воевали в Московском государстве) и имела все основания для обиды: «Боляре же о том и вся рать оскорбишася. В рати же стало мнение и ужас от царя Бориса. С тое ж поры многая начаша думати, как бы царя Бориса избыти, а тому окаянному служите Гришке»131.

Все сошлось под Кромами. Как писал С. Ф. Платонов, под его обгорелыми стенами «решилась участь династии Годуновых»132.

Основные силы годуновской армии подошли к крепости в Великий пост, начавшийся в тот год рано — 11 февраля. В войске Лжедмитрия радовались, что каким-то чудом царская армия вместо похода на Путивль сделала крюк и увязла под Кромами. Приписывали это умным речам пленного «языка», испугавшего московских воевод выдуманными рассказами о большом подкреплении, идущем к «царевичу Дмитрию» из Речи Посполитой133. Между тем битва за Кромы готовилась основательно: туда еще в январе 1605 года было указано прислать часть войска и «большого наряда» (артиллерии) из Карачева, в том числе именную пищаль «Лев Слобоцкой».

Кромская осада стала повторением многонедельного новгород-северского сидения воеводы Петра Федоровича Басманова. Только на этот раз защитники Кром во главе с воеводой Григорием Акинфовым и донским атаманом Андреем Корелой смогли сохранить в неприступности эту крепость для самозванца.

Сначала царский воевода Федор Иванович Шереметев пытался обстреливать город из пищалей, но все безрезультатно. Не помог и «Слобоцкой». Искушенные воины — «донцы», приехавшие на выручку из Путивля, умели защищать свои укрепления от неприятеля. Атаман Корела придумал рыть землянки или окопы, в которых и отсиживалось войско между обстрелами. «Корела, шелудивый маленький человек, покрытый рубцами, родом из Курляндии, — писал о нем голландец Исаак Масса. — …Он так вел себя в Кромах, что всякий… страшился его имени»134. Даже когда вся армия царя Бориса Годунова пришла под Кромы, она не смогла справиться с городом. Все, что сделали царские воеводы, — сожгли «град», то есть слободы и открытые укрепления, затворив защитников Кром в укрепленном остроге: «И как город згоре, государевы же люди седоша на осыпи, они же биющесь воры беспрестани, никако не припустиша к острогу, и им бысть теснота велия»135.

В дополнение ко всему в армии царя Бориса Годунова начались повальные болезни. Одну из них — «мыт», связанную, всего вероятнее, с желудочным расстройством, приезжали лечить доктора, посланные самим царем Борисом, продолжавшим заботиться об армии. Доктора успешно побороли эпидемию, отпоив войско «всяким питьем» и «всяким зельем». Но это был единственный успех царя Бориса Годунова под Кромами. Участники же осады с тех пор с особым чувством должны были вспоминать кромские мытарства.

События весны 1605 года окончательно подорвали здоровье царя Бориса Годунова. Он весь сосредоточился на своем остром желании побороть самозванца, но ничего не мог поделать с нараставшим нежеланием людей воевать — как им казалось, за одни годуновские интересы. Дипломаты привозили благоприятные сведения о том, что сейм Речи Посполитой не поддержал дело самозванца, но этого было мало. Многие северские и украинные города по-прежнему держались «прирожденного» государя, послы Лжедмитрия ездили к королю Сигизмунду III, о чем, конечно, в Москве было хорошо известно. Патриарх Иов, не дождавшись ответа от православных магнатов, решил повторить свои разоблачения. Он обратился уже к католическим духовным властям (к «наивысшей раде короны Полской и великого княжества Литовского, к арцыбискупом, и бискупом и ко всему духовному чину») и послал к ним в гонцах дьяка Андрея Бунакова, чтобы подтвердить официальную версию о Расстриге136.