Книга Ольга Чехова. Тайная роль кинозвезды Гитлера - Алекс Громов

— Это ложь!

— У нас в Америке из того, что вам здесь, в Германии, доставляет одни заботы, можно запросто составить капитал. Без проблем, госпожа Чехова, уверяю вас — без проблем…

При этих словах актриса вспоминает, как "несколько месяцев назад одна из ведущих нью-йоркских газет предлагала мне через посредника отправиться в Америку и написать мемуары. При этом важны были не факты и подлинная историческая правда сами по себе, а сенсационность всего того, что я напишу. А если то, что было в действительности, окажется не так красочно, этому можно со спокойной совестью помочь — например, упомянуть о моих интимных контактах с высшими должностными ладами Третьего рейха, "лучше всего о тех, кто уже мертв, чтобы нам не докучали назойливыми опровержениями". Далее мне дали понять, что этими мемуарами я обеспечу себя до конца своей жизни…"

Вскоре ситуация обостряется еще больше. Когда Ольга просит Кайзера передать одному из ее коллег забытый костюм, американец вскоре появляется у нее и заявляет, что артистка вместе с костюмом пыталась передать секретные документы, связанные с разработкой ядерного оружия.

"— Но этот костюм вы узнаете?..

— Да.

— Вы дали его, чтобы я отвез в Вену…

— Да.

— Значит, вы больше не отпираетесь?

— От чего я больше не отпираюсь?

Кайзер берет светокопию со стола и сворачивает ее:

— От того, что вы пытались переправить со мной эту бумагу в Вену…

— Я не понимаю вас.

Кайзер принимает вид полицейского комиссара, который близок к цели.

— Вы тщательно вшили бумагу вот сюда, — он показывает распоротую подкладку пиджака Пракка, — и, уж конечно, лучше меня знаете, какое значение имеют эти формулы для некоего физика-атомщика… в русском секторе Вены!..

— Вы сумасшедший?

— Нет. Я более чем убежден, милейшая, что вы и сегодня еще занимаетесь шпионажем, вернее, что вы снова занялись шпионажем…

Я ошеломленно смотрю на распоротый шов пиджака Пракка.

— Кто-то решил сыграть со мной дурную шутку, — говорю я тихо, — очень дурную шутку…

Кайзер сохраняет комиссарскую интонацию:

— Трюк вскрылся при проверке на границе. К моему, а еще больше вашему счастью, при этом присутствовал мой друг майор Бредли. Он поручился за меня. И по моей настоятельной просьбе согласился — пока! — воздержаться от доклада по инстанциям… Что будет дальше, зависит от меня, госпожа Чехова!..

Последнее замечание Кайзера вернуло мне способность рассуждать хладнокровно: человек предлагает мне голливудский контракт и между прочим охотится за шпионами… Что бы это значило? Какой должна быть моя реакция? Я, само собой разумеется, должна была бы вышвырнуть его и заявить в полицию. Естественно…

Но в эти времена все неестественно. Господствует оккупационное право, одностороннее право, мягко говоря… А Кайзер — американец".

А тут ее еще начинает преследовать таинственный поклонник на автомобиле. Он присылает то восторженные, то угрожающие, но всегда анонимные письма. Наконец, отчаявшись, Ольга Чехова обращается за помощью в советскую комендатуру. Там ее сначала выслушивают скептически, но услышав об "атомных формулах", настораживаются. "Полковник неподвижно слушает меня, кивает, молчит две-три мучительных секунды, потом встает, приглашает вежливым жестом в соседнее помещение и просит подождать. Он будет разговаривать со ставкой в Карлсхорсте… Три часа спустя снова входит полковник и предлагает мне нечто совершенно иное: гастроли в советском секторе".

Измученная тревогой актриса не знает, что и ответить.

— У нас есть основания, чтобы просить вас об этих гастролях, — говорит полковник.

— Могу я узнать — какие?

— Не сегодня. Позднее. Для вашего спокойствия я могу сказать одно — вы будете гастролировать у нас в собственных, но также и в наших интересах…

Более того, Ольге предлагают назначить свидание пугающему незнакомцу после спектакля. И пока он рассказывает, как убил бы и ее, и себя, если бы она не согласилась на эту встречу, фанатичного поклонника быстро скручивают и уводят особисты. Потом актрисе рассказывают, что напугавший ее субъект оказался советским военным инженером, который и впрямь потерял голову от страсти к знаменитой актрисе…

А на следующий вечер появляется раздосадованный мистер Кайзер и с порога спрашивает:

— Вы давали гастроли на Александерплац?

— Да.

— Почему?!

— Это вас не касается.

— Как раз меня-то это и касается!

Ольга вспоминает, что русские особисты, выслушав ее рассказ, сильно сомневались, что Кайзер может иметь какое-то отношение к спецслужбам ("Он, наверное, надеется украсть ваши драгоценности"), и выгоняет его. Две мысли посещают ее одновременно сразу после этого — Кайзер неминуемо вернется, думает она, и… перерезает телефонный шнур.

Кайзер и впрямь возвращается через несколько минут:

— Давайте еще раз переговорим начистоту, но смотрите — если вы всего не расскажете, то мне не останется ничего иного, как доложить по начальству, что вы ведете двойную игру…

— Поступайте как знаете.

— Надеюсь, вы хорошо подумали.

— Несомненно.

— К сожалению, у меня больше нет сомнений, что вы и сегодня шпионите для Советов — как и во время войны…

Он набирает номер и требует к телефону майора Брэдли. Ольга бежит в дирекцию и оттуда звонит уже в американскую комендатуру. "Потом возвращаюсь в гримерную. Кайзер все еще "разговаривает" по телефону. Несколько минут спустя в комнате стоят два рослых "джи-ай", суют Кайзеру под нос обрезанный телефонный шнур и указывают на дверь… День спустя все разъясняется. Кайзера зовут совсем не Кайзер, и к "Парамаунту" он не имеет никакого отношения, не является также военнослужащим или тем более сотрудником секретной службы. Он немец, работает кельнером в американском казино для офицеров и основательно запутался…"

Ольга Чехова. Немецкая открытка

Слухи о том, что Ольга Чехова "шпионила для Советов", всплывают еще не раз, сначала она пытается их опровергать, потом предпочитает игнорировать. Сниматься в кино возможностей по-прежнему мало: "Фильмы из США, Англии и Франции потоком хлынули в Германию. Очень, очень трудно в стране, которая лежит в руинах, противостоять их финансовым возможностям, их прекрасной постановочной работе и художественной манере".

Издательство, выпустившее первую книгу Ольги Чеховой о косметике, разоряется. Еще одна попытка открыть свою киностудию заканчивается провалом. "Набитые марками "друзья" переходят на другую сторону улицы, завидев меня издалека. Поддержка, личная поддержка — не для фирмы — приходит от двух мужчин, которые совсем не принадлежат к моему кругу. Один из них — мой прежний коллега из Берлина — живет на скромную ренту и отдает мне все свои сбережения, другой был в концлагере. Он передает мне часть денег из материальной компенсации…"