Книга Друзья не умирают - Маркус Вольф

Что касается анекдотов и историй, наш друг Ханс, которому мы были обязаны нашим знакомством, был непревзойденным рассказчиком. Ханс был настоящий типаж коренного берлинца, которых сейчас крайне редко встретишь даже в его родном районе Пренцлауэр берг. По правде говоря, его следовало бы выставить в законсервированном виде в берлинском краеведческом музее - «Мэркишес музеум», как большую редкость. Одно его появление всегда вызывало улыбку. За рулем своего роскошного - в условиях ГДР - «Вольво» он мог напугать других участников уличного движения до смерти, поскольку маленького генерала за рулем было совершенно невозможно обнаружить. Мы тоже полагали иной раз, когда встречались с ним на автостраде, что видели машину без водителя, управляемую призраком. И наоборот: в постоянно разраставшейся застольной компании в лейпцигской «Астории» не заметить и не услышать его было невозможно. За продолжительным ужином он представлял острые образчики своего юмора с неподражаемым берлинским «идиолектом» - акцентом и оборотами речи. Вид только одного его лица, изборожденного глубокими складками морщин, повергал слушателей в хохот еще до того момента, когда он добирался до соли анекдота. Ханс не стеснялся в саркастических комментариях по поводу представленных за другими столами для высокопоставленных гостей важных персон и их дам. Он был злым на язык. Тому, кто хоть раз задевал его, приходилось опасаться его невоздержанного языка. Даже перед начальством Ханс не стеснялся.

Удивительно было, что генерал, направленный в Лейпциг для координации действий всех служб безопасности, вопреки всем клише так непринужденно обедал и даже при появлении руководящих лиц не каменел от благоговения. Его антифашистское прошлое позволяло ему допускать это спокойное небрежение. Многие из тех, кто пытался скрыть свои отношения с олицетворяемыми им службами, обходили его стол по возможно большей дуге. Миша так не делал. Их тесные отношения были общеизвестны. В баре можно было встретить их обоих в поздний час в пестром обществе. Оба были веселы, любили танцевать, но никогда не были пьяны. Они предпочитали сухое вино. В общении они вели себя, как равный с равным.

Я вспоминаю Ханса, большого жизнелюба с большой грустью. Много лет он был моим заместителем по службе. В кругу генералов Ханс был одним из немногих, работа с кем доставляла удовольствие. Собственно, приставили его ко мне на роль соглядатая, и, как ни различны были наши склонности, мы очень скоро пришли к полному взаимопониманию. Мы не только переиграли нашего старшего начальника, но и блестяще дополняли друг друга в работе. Если я медлил, отягощенный сомнениями перед лицом бюрократических препон, то он обходил их, казалось, играючи. Для него препятствия в наше далеко небеспроблемное время существовали только для того, чтобы устранять их с дороги. В трудных и иногда неприятных ситуациях Ханс помогал мне своим неподражаемо трезвым умением и позитивным образом мышления справляться со злонамеренными интригами начальственного этажа. К крушению нашего государства он оказался абсолютно не подготовлен так же, как и мы все; оно разбило его сердце. Когда, будучи за границей, я узнал о его смерти, это был один из ударов тех лет, перенести которые было тяжелее всего.

Ханс был верным другом. Его надежность оказалась несколько раз жизненно важной также и для «маленького Миши» в их довольно неравной дружбе. О начале их дружбы я знал только, что маленький еврей из Польши в поисках своего счастья на Западе вступил в конфликт с законом. Сбежав из-под ареста, он увидел свой шанс на Востоке и направил свои деловые таланты на единственное тогда доступное ему урожайное поле торговли сигаретами, алкоголем и нейлоновыми чулками. Ханс, мысливший прагматично, очевидно, увидел в энергичном «маленьком Мише», заправлявшем иногда железной рукой целой бандой, способного партнера. Новые отношения базировались на взаимной выгоде. Ханс ожидал получить через этот контакт не только определенный контроль над трудноуправляемой средой, но и возможность для партии и государства получать доход от частных источников, которые были закрыты для официальной внешней торговли.

Под таким покровительством Миша в течение нескольких лет превратился в весьма уважаемого частного внешнего торговца ГДР.

Те, кто знал его в начале деятельности, не могли поверить, что мелкий торговец первых послевоенных лет, который все еще с большим трудом мог написать без ошибок свою автобиографию, теперь, одетый со вкусом, уверенно вел переговоры на одном из восьми языков, которыми владел в совершенстве, с представителями крупнейших концернов мира. Миша обладал феноменальной памятью. Имея под рукой небольшую памятку с записью важнейших данных, он давал свои предложения, мигом оценивал предложения партнеров по переговорам, просчитывал в уме сальдо и валюты и в течение нескольких минут принимал решение. При этом речь шла уже не о тысячах, как в первые годы, а о трехзначных цифрах в миллионах.

Но какой бы солидной его фирма за эти годы ни стала, в административных механизмах государства она была недостаточно велика, чтобы не попасть под колеса всемогущего аппарата. Я вынужден повторить здесь свои показания, которые с чистой совестью дал парламентским комиссиям и судам объединенной Германии. Как бы странно это ни звучало, в ГДР действительно существовали частные внешнеторговые фирмы. Существование этих фирм ставилось под сомнение и оспаривалось этими институтами. Игнорируя мои показания и аналогичные показания многих других лиц, власти противоправно конфисковали, как якобы государственную, собственность Миши, который уже был тяжело болен и находился под следствием. Я не хочу более касаться здесь этой проблемы мести, которой подверглись многие их тех, кто считал ГДР своим правовым государством. Я упоминаю здесь об этом потому, что и в те времена, когда ГДР была признанным торговым партнером, в ее аппарате было немало таких людей, для которых личный успех частного предпринимателя, его поездки и контакты с капиталистическими странами, современные лимузины и относительное богатство были, как красная тряпка для быка на корриде. Подозрения и зависть были опасны. Миша, вероятно, и не предполагал, какой дамоклов меч довольно часто зависал над ним и что его другу приходилось использовать весь свой авторитет, чтобы отвратить реальную опасность. Причем и это нужно было делать весьма осмотрительно, поскольку не каждой государственной контролирующей инстанции, финансовому ведомству или офицеру контрразведки следовало раскрывать карты, почему необычные условия бизнеса и поездки, иногда вместе с членами семьи, не противоречат интересам государства. Существование частных внешнеторговых предприятий постепенно, шаг за шагом, было подчинено интересам государства. Не только потому, что такой предприимчивый человек, как Миша, мог удовлетворить определенные потребности быстрее и оперативнее, чем связанное формальными разрешительными процедурами государственное внешнеторговое предприятие. Если, например, сталепрокатным предприятиям, с которыми Миша поддерживал хорошие отношения как посредник советских партнеров, требовались запасные части, то от даты подачи заявки в компетентное министерство, ее проверки и подтверждения до их поставки через соответствующее внешнеторговое предприятие уходило дорогое время, связанное с дорогостоящими потерями в производстве. Мише было достаточно просто позвонить, и необходимая деталь поступала в кратчайший срок. Так же и при приобретении высокотехнологичного оборудования или машин и приборов для их изготовления в обход изощренных запретов эмбарго времен холодной войны Миша со своими связями был очень полезен.