Книга Штурман - Людвиг Павельчик

Однако мой испуг, который, несомненно, был написан у меня на лице, в расчет явно не принимался, потому что белокурый ангел вдруг молча, без единого звука, метнулся к платяному шкафу и, глухо стукнув чем-то о полку, направил мне в лоб черное дуло пистолета. Несомненно, это был браунинг, должно быть, один из тех, что большевики приобрели в начале века в Бельгии на вырученные от ограбления банка в Гельсингфорсе деньги. Я не знаток оружия, но излюбленный пистолет коммунистических террористов мы проходили еще в школе (правда, тогда они именовались не террористами, а борцами за народное счастье). Глаза дамочки метали молнии, и я заметил в них отчаянную решимость, не оставляющую сомнений в том, что, стоит лишь мне повести себя не так, как она ожидает, и маленький кусочек свинца положит конец моим чаяниям и надеждам. Этого я хотел менее всего, а посему мне оставалось лишь взять себя в руки и сохранять необходимую долю разума и спокойствия, чтобы остаться целым.

Держа пистолет двумя руками, женщина, скосив глаза вниз, наконец заметила, что одна из наиболее нежных частей ее молодого тела все еще нескромно выглядывает наружу, словно не пожелав воспользоваться уютом предоставленного ей убежища. Девицу это несказанно смутило, и она, поудобнее перехватив рукоятку оружия правой рукой, левой попыталась поплотнее запахнуть свой шикарный, по этим временам, халат. Ствол браунинга при этом чуть дернулся и смотрел теперь вправо вниз, что, безусловно, дало бы герою какого-нибудь дешевого боевика возможность броситься вперед и отважно перехватить руку своенравной красавицы, заставив ее кусаться, а затем плакать в его объятьях. Но я не был героем боевика и рисковать не стал, к тому же девицыны поцелуи отнюдь не являлись моей целью.

Вправив свой довольно пышный, несмотря на стройность фигуры, арсенал и наглухо запахнув полы халата, дамочка вновь перевела все свое внимание на меня, но теперь к торжествующей злобе в ее взгляде примешивалась толика смущения, так как женщины вообще неохотно демонстрируют свой бюст посторонним мужчинам, а уж грабителям тем более. А в том, что она приняла меня за одного из представителей этой милой профессии, я не сомневался. И действительно, что еще мог подумать человек, видя ввалившегося в его спальню через окно неопрятного болвана с измазанной дорожной грязью штаниной и рыскающим, неспокойным взглядом? Правда, для ловкого проныры-домушника я был чрезмерно упитан, да и способ моего проникновения в квартиру был несколько экзотическим, но вряд ли стоящая передо мной женщина могла взвесить все эти доводы в тот момент, когда впервые увидела меня. А уж если она до этого не имела опыта общения с уголовными элементами, то и подавно.

Сейчас она, конечно, спросит «Что Вам здесь надо?», и беседа завяжется, подумалось мне.

– Что Вам здесь надо? – не оказалась оригинальной хозяйка квартиры, и ее опрятная головка чуть качнулась, что, видимо, должно было означать грозное вздергивание подбородком. – Кто Вы такой?

– Я… Понимаете… Может быть, Вы опустите оружие, или хотя бы чуть отвернете, чтобы я мог восстановить нормальное дыхание и ответить Вам?

Нести чушь, глядя в черную пещеру револьверного дула, было и впрямь весьма неприятно.

– Не болтайте и не заговаривайте мне зубы! Отвечайте сейчас же!

Я вздохнул. Иметь дело с женщинами всегда трудно, ну а уж при наличии у них столь весомых аргументов…

– Вы знаете, я ищу моего друга, а здесь забыл сумку.

Я просто сказал ей правду, как она того желала. Ну, а верить моим словам или нет – ее дело. Робко и, пожалуй, чуть дурашливо я пожал плечами, затем понурил голову, как когда-то давно на школьной линейке, и стал ждать комментария, который немедленно и последовал:

– Вы что, совсем идиот? Или действительно полагаете, что у меня здесь в каждом углу сидит по Вашему другу? Да как Вы… Приличный вор, между прочим, хотя бы легенду какую-нибудь приготовил бы!

– Ах да, легенда! – встрепенулся я, вспомнив о своих небогатых «домашних заготовках». – Легенду можно… Так вот, послушайте! Я москвич, а здесь, в этой местности, когда-то проживали предки моего друга, тоже, как понимаете, москвича. Ну, и друг этот недавно отбыл на поиски возможных родственников, да сам пропал. Вот я и подумал, поеду-ка…

– Погоди! – довольно бесцеремонно прервала красавица мою тираду. – Из Москвы, говоришь? Это хорошо. Мы тут, в глуши, москвичей-то почти не видим, так что ты, ежели не врешь, ценная находка!

Мне показалось, что дуло браунинга начало опускаться, а в глазах женщины заплясали искорки интереса. Фу-у, должно быть, прошла моя легенда. Я попытался приосаниться, насколько позволяла ситуация, моя же визави продолжала:

– А что, и про Москву порассказать можешь?

– А как же! Могу, конечно.

Дамочка, чей говор, по моим понятиям, сильно смахивал на деревенский, опустила, наконец, руку с убийственной игрушкой, и расслабленно прислонилась к дверному косяку. У меня отлегло от сердца.

– Ну, а скажи мне тогда, правду ли говорят, что на похоронах председателя ОГПУ Менжинского было столько народу, что несколько человек даже задавило в толпе до смерти?

Ну надо же! И молодая, и провинциалка, а туда же – «ОГПУ»!

– Эх! – махнул я рукой с видом знатока. – Да что там нескольких! С полсотни, наверное, по ящикам деревянным разложили! Что сказать, популярный человек был в народе…

Запоздало мелькнула у меня мысль о провокации. Чертова баба! Мерзкий браунинг в мгновение ока взметнулся вверх и я снова увидел знакомое черное дуло едва ли не перед самым моим носом.

– Менжинский, к твоему сведению, еще жив, а ты – просто лжец и вор! Ступай в прихожую, живо!

Как я мог так проколоться! И прежде-то я всегда ругал себя за излишнюю поспешность в словах и ответах, принесшую мне в моей жизни немало неприятностей, но сейчас эта поспешность могла стоить мне жизни. Ив самом деле, лишь полный невежда мог не знать, что именно со смертью Менжинского, фактически, прекратило свое существование ОГПУ СССР, войдя в состав вновь созданного НКВД! И случится это лишь в 1934-ом году, то есть, через четыре года от сегодняшнего дня. Идиот. Беспросветный идиот! Мне стало себя жалко.

Не смея пререкаться, я, постоянно озираясь на готовый разразиться смертью револьвер, вышел из спальни, а через несколько секунд, повинуясь дальнейшим указаниям моей тюремщицы, переступил и порог ванной комнаты, после чего дверь за мной закрылась. Вспомнив увесистый засов снаружи, я совсем затосковал и, присев на край ванны, надолго замолчал.

А подумать мне было о чем. Почему девица задала мне именно этот вопрос? Ведь совершенно не обязательно быть москвичом, чтобы знать на него ответ! Я вполне мог быть грамотным крестьянином, политически подкованным рабочим или просто слышать где-то о смерти какого-то деятеля. Хотя, стоп!

Смерти-то как раз и не было! Вопрос-то и был задан «от обратного»! Об осведомленности провинциалов еще можно было дискутировать, но, будь я приезжим из Москвы, то просто не мог бы не знать истинного положения вещей, это же ясно! Или не ясно… У меня начинала кружиться голова от всех этих ребусов. Я уже не мог быть ни в чем уверен. Такая ли уж популярная фигура в сибирском захолустье этот Менжинский? Да и в самой Москве пошел ли бы кто-то за его гробом? Или, может быть, уже сама моя осведомленность об его личности была подозрительной?