Книга Русь неодолимая. Меж крестом и оберегом - Сергей Нуртазин

Еловит нахмурился:

– Чего надобно?

– От тебя, охотник до чужих жен, надобен ответ, где моя тетка Таисия и жена Надежа?

– А-а, это ты, а я тебя сразу не признал в одежонке соромной. Думал, тати под Киевом объявились. Где ж ты наряды и доспех потерял? Уж не у Буга ли реки, когда с прихвостнями Ярослава от нас бежал?

– Бежал, да только не от тебя. Да и сам ты в Киеве, после сечи под Любечем, сидеть не стал, птицей под крыло Болеслава упорхнул вслед за князем своим Святополком.

– Эх, если бы ты мне повстречался в битве у Буга, то и голову там бы оставил.

– Похвалялся заяц лису съесть. – Голос Витима был спокоен, но было видно, что он едва сдерживает себя.

Еловит продолжил речь, всем своим видом показывая, что нисколько не боится ни Витима, ни его сотоварищей, среди которых приметил бывалого дружинника Торопшу и смуглолицего, черноволосого конюха Гаврилу Ворона. Уж они-то наверняка знали, что он, боярин Еловит, обид не прощает, а потому постараются лишить его жизни. По суровым лицам неприятелей он видел, что в живых его не оставят, а против пятерых даже ему, одному из лучших воинов в дружине Святополка, не устоять. Потому мыслил, как избежать смерти, до поры затягивал разговор. Подвел необузданный нрав вышгородца, уж больно хотелось ему наказать наглеца Витима, посмевшего встать на его пути.

– Может, испытаем, кто сильнее?

Витим тронул рукоять меча:

– Испытаем, только прежде скажи, где Надежа?

– Не ведомо мне, где твоя жена. Как в город вошли, я в твой дом наведался, никого не нашел. Улетела голубка. Жалко. Если застал бы ее в Киеве, то ублажил на славу…

– Ах ты… – Радимич потянул меч из ножен, но его остановил Торопша.

– Погоди, Витим, не все еще спросили.

Вышгородец покосился на Торопшу:

– И ты здесь, хромой мерин?

– Я там, где пристало, а вот ты мне ответь, что удумал Болеслав содеять с родичами Ярослава?

– Тебе-то что до них? Или ты тоже княжьего рода? Ну да ладно, скажу. Известно, уходит Болеслав в Польшу, опасается нестроенья в своей земле, а более боится, что здесь всех его воев по градам и весям побьют. Понял, не хозяйничать ему на Руси: быть в Киеве и править по обычаю князю Святополку.

– В Киеве должно великому князю Ярославу Владимировичу сидеть.

Еловит окатил Торопшу презрительным взглядом:

– Не дорос еще твой Ярослав до великого, и не тебе, голопузому, решать, кому в стольном граде сидеть!

– Верно молвишь, не мне. Как господу угодно будет, так и содеется. А пока поведай, о чем спросил.

– Болеслав весь полон с собой берет, а родовичи Ярославовы есть его добыча. Сестру же Ярослава, Предславу, он снасильничал и сделал наложницей, отомстил княжне за то, что прежде отказалась стать его женой. Не хотела по-хорошему, вышло по-плохому. Повторила гордячка судьбу матери Рогнеды… Что еще спросить хотите?

Витим перенял слово у Торопши:

– Спросим. За все грехи твои, за все подлости спросим. За сожженный дом Таисии, за обиды, а пуще за князя Бориса, за дружину ростовскую, за Георгия Угрина…

Еловит дернул шеей и помимо воли тронул витой обруч из золота.

Витим это приметил:

– Что, давит гривна, злодейством добытая? Ты бы ее перстами кровавыми не марал.

Еловит обнажил меч, он уже придумал, как может спастись.

– Ни к чему нам, подобно женкам на торжище, перебраниваться. Ты хотел силой помериться. Не передумал? Сойтись на конях не сробеешь?

– Не сробею.

Витим выхватил меч и направил коня на противника, но тот, к его удивлению, бросил саврасого в сторону Покора. Сотоварищ нападения не ожидал, защититься не успел. Меч вышгородца развалил его от правого плеча до пояса. Кольчуга защитила бы Покора, только он, как и все остальные, был без доспеха. Еловит погнал коня по дороге в сторону Вышгорода, но стрела, пущенная Пырей, и Витим с Гаврилой Вороном заставили его повернуть к болоту. Торопша ошибся, Еловит болот не испугался, знал – между дрягвой и дорогой должна быть сушь, по которой можно уйти от погони. Теперь можно было спастись только бегством. Надеялся Еловит и на густой туман, но пока преследователи были рядом. Витим и Гаврила Ворон все больше прижимали к болоту, сзади догоняли Торопша и Пыря. Еловит знал, через пять сотен шагов дорога поворачивает, и если скакать прямо, то он вновь окажется на пути в Вышгород. Не удалось. Болото обманчиво. Спешка и туман сослужили боярину дурную службу. Копыта саврасого прорвали травяной покров, он провалился в черную лужу. Конь пытался выбраться: храпел, перебирал ногами, но это ему не помогло – трясина крепко вцепилась в свою жертву. С каждым движением животное все глубже погружалось в жижу. Не повезло и его хозяину. Еловит в седле не удержался, рухнул на зелено-бурую постель, пополз по зыбуну к кочке. Травянистый ковер выдержал. Еловит взобрался на кочку, стер с лица болотную жижу, затравленно глянул на преследователей. Витим и его сотоварищи сгрудились у края болота. Теперь от опасности его отделяло не более десяти шагов. На милость он не надеялся, а потому решил бороться до конца. Отыскал глазами кочку рядом, тяжело прыгнул. Ощутив под ногами твердь, стал примеряться к поваленному дереву в двух шагах от него.

Гаврила забеспокоился:

– Уйдет ведь, в тумане не отыщем. За ним идти надо.

– Не уйдет. – Торопша кивнул Пыре: – Подрань этого зайца, чтобы далеко не ускакал.

Пыря не мешкал, наложил стрелу, натянул тетиву, прицелился…

Громкий вскрик Еловита возвестил о попадании. Стрела прошила его бедро во время прыжка. Она-то и помешала боярину достичь дерева. На этот раз зыбун не выдержал мощного телом вышгородца. Коварная трясина потянула вниз…

Еловит тонул медленно и молча – ни мольбы, ни крика. За жизнь боролся изо всех сил, пытался выбраться, тянул руки к дереву. Тщетно.

Пыря метнулся к болоту:

– Гривна на нем золотая, надо бы взять.

Витим остановил:

– Не тронь. От такого добра не будет добра. Вещь эта своим хозяевам смерть приносит. Пусть болотнику достается.

Хриплый крик привлек его взор к Еловиту.

– Не выдержал-таки злодей, одолел страх гордыню.

Теперь над поверхностью болота была видна только голова вышгородца. Крикнуть еще раз у него не получилось, грязевая каша заполнила рот, а через миг заслонила хмурое осеннее небо…

– Собаке – собачья смерть, – подал голос Торопша. Его взгляд переместился на саврасого. – Коня жалко, спасти бы его, только времени у нас мало.

Саврасый увяз почти по грудь в трех шагах от края болота. Теперь он стоял смирно, словно понимал губительность и бесполезность потуг. Влажные глаза животного молили людей о спасении. Жалобное ржание развеяло сомнения Торопши: