Книга Совесть негодяев - Чингиз Абдуллаев

Строго говоря, это было здание бывшего КГБ, построенного вначале восьмидесятых и полностью готового к плодотворной работе на «благообщества». Это было одно из самых красивых и самых монументальных строенийгорода, сооруженных за последние полвека. Конечно, если не считать различныхдворцов и административных зданий, воздвигнутых для партийных чиновников. Ноэто было святое. Партия была выше КГБ, и наследники Дзержинского это хорошопонимали.

Казалось, столь монументальному зданию, сооружаемому надолгие годы, со своей автономной тюрьмой, столовой, всеми необходимым службамисуждена долгая жизнь. Но грянула перестройка. Из символа несокрушимости режимаоно превратилось в символ позора и разочарования. В него все-таки переселиласьместная служба безопасности, но подобающего лоска и величия в здании уже небыло. Оно стало просто административным зданием службы безопасности.

Но зато остались «кадры». Проверенные люди, которые всегдабыли при деле. При всех режимах и при всех властях. Там, наверху, менялисьпервые секретари, свергали президентов, убирали премьер-министров. А здесь былсвой, четко отлаженный и хорошо функционирующий механизм тюремного порядка.Надзиратели знали, кому и сколько. Заключенные, в свою очередь, тоже неплохознали — кому и сколько. Все были довольны, и жизнь внизу, в тюремном изоляторепротекала куда более спокойно, чем жизнь наверху.

Даже проверки, которые случались примерно раз в год сприходом каждого нового начальника службы безопасности, не очень беспокоилистарых надзирателей и служащих тюрьмы. Они знали диалектику жизни лучшесуетившихся наверху людей. Через год важного начальника службы безопасности спозором снимали, а его место занимал новый. Некоторых даже отпускали вниз, какраз туда, куда они обычно ходили на проверку. Все было естественно.Забиравшийся выше всех обычно и падал сильнее всех.

В камере рядом с Пападопулосом-Ионидисом сидели еще двое.Заместитель министра обороны, принимавший участие в одном из очередныхпереворотов, столь часто случавшихся в последние годы в Баку. И крупныйпромышленник, поддержавший своими деньгами уже другой переворот и тожеоказавшийся в этой камере. Вместе с греком они составляли довольно сплоченнуюкомпанию, и Пападопулосу не приходилось жаловаться на плохое питание илиневнимание надзирателей. Питание осужденным привозили только из дому, асигареты и шоколад у них никогда не переводились. Пападопулос с удовольствиемпользовался дарами своих сокамерников. Причем пользовался не даром.

Изготовив по известной ему технологии из рубашки неплохиекарты, он научил играть своих соседей по камере во все игры, принятые наДалеком Западе. И соответственно выигрывал у них крупные суммы денег, которые,в свою очередь, приносили для обоих заключенных сами надзиратели, оставляя себепроценты за услуги. Все было четко расписано, и за полученные деньги можно былокупить все, что угодно.

При желании можно было заказать в камеру и женщину. Правда,за отдельную и очень большую плату. Нужно было просто сказать дежурномуофицеру, что пришедшая на свидание с заключенным — сестра или жена несчастногоузника, жаждущая увидеть близкого человека. Дежурный офицер, конечно, тожеполучавший соответствующую плату, закрывал глаза на ежемесячно меняющихся женили сестер. Это было просто не его дело.

Сидеть в общем было весело. Но скучно. И, кроме того,Пападопулос-Ионидис подсознательно помнил, что через весьма короткое время еговыдадут французам, или, что совсем плохо и гораздо более реально, —туркам, и тогда ему не придется больше питаться шоколадом и пить сырые яйца назавтрак. И сознание этого отравляло ему существование в следственном изолятореБаку, заставляя лихорадочно искать выход.

В тот вечер после сытного ужина первым начал развивать этутему заместитель министра обороны. Как военному, да еще в военное время, емугрозило весьма неприятное наказание, вплоть до высшей меры. И он сознавал, чтоподобное наказание может стать реальностью, если оставшиеся на свободе другиеучастники заговора поведут себя неправильно или, не дай Бог, решатся на новоевыступление. Благоразумия от своих товарищей он не ждал, поэтому и начал первымэту опасную тему. С «финансистом» они были знакомы уже давно, а к греку онпригляделся за последние несколько месяцев. Поэтому не опасался за свои слова.

— Говорят, скоро суд будет, — сказалмногозначительно генерал, обращаясь к финансисту.

Тот пожал плечами, не понимая, куда клонит его сосед покамере. Он был невысокого роста, с ослепительной лысиной и небольшим брюшком,выдававшим пристрастие к жирной и острой пище.

— Должен же быть когда-нибудь этот суд, — сказалфинансист, — не будут же они держать нас здесь сто лет.

— А ты хочешь сидеть и ждать сто лет? — спросилзаместитель министра.

Грек насторожился. Кажется, они начали очень интереснуютему. Заместитель министра обороны был высокий плотный человек с большимживотом, также выдававшим его пристрастие к нездоровой и очень обильной пище.Он тяжело задышал и, поднявшись, сел на своей кровати. Вообще-то это были нары,но благодаря положенному на них хорошему матрацу они превратились в неплохуюкровать.

— Сто лет, да? — снова спросил он. Финансист, тожележавший на своей кровати с не менее роскошным матрацем, отвернулся к стене.

— Сто лет все равно не будет, — уверенно сказалон. Грек молчал. Когда они начинали политические споры, он обычно невмешивался. Генерал был ультралевый, а финансист ультраправый, и оба сходилисьв неприятии нынешнего режима.

— Почему не будет? — удивился заместительминистра.

— Изменится что-нибудь, — ответилфинансист, — у нас за последние семь лет семь правителей поменялось.

— А если не изменится? — спросил генерал.Финансист не ответил, кажется, он начал засыпать. Это разозлило заместителяминистра. Он вскочил на ноги и, подойдя к кровати своего соседа, резко потрясего за плечо.

— А если не изменится? — переспросил военный.

— Слушай, что ты от меня хочешь? — разозлилсяфинансист. — Дай мне спокойно поспать. До суда еще далеко, столько месяцевпройдет.

— Это по твоему делу столько месяцев ждать, а по моемуони уже заканчивают, — заорал генерал.

Финансист, поняв, что ему все равно не дадут вздремнуть,вздохнул и сел.

— Зачем просто так говорить, — укоризненно сказалон, — поэтому вы, военные, все проигрываете. Все языком можете говорить, акогда до дела доходит, ничего сделать не можете.

— Это ты мне говоришь? — разозлилсягенерал. — Я три деревни отбил, и ты смеешь мне такое говорить?

Финансиста не смутила столь бурная реакция. Он почесалволосатую грудь; поправил майку и сказал:

— Три деревни отбил, а три района отдал.

— Я отдал? — разозлился генерал. — Ты что мнеговоришь?

— А кто переворот устроил?! — закричал вдругфинансист. — Кто все это придумал? Твои друзья. Зачем убрали законногопрезидента? Это ведь вам он не нравился.