Книга Алло! Северное сияние? (сборник) - Виталий Лозович

– Неужели? Неужели и так бывает? Бог есть!

Лежал он недолго. Как можно долго лежать, если в десяти минутах езды на городском транспорте его ждёт та, ради которой он когда-то был готов вернуться в университет и поступить заново на любой факультет, поступить просто на любую подработку, лишь бы быть рядом, поступить просто дворником в местный ЖЭК, лишь бы дом был напротив их общежития, лишь бы… лишь бы… Нет, не так, не лишь бы, а если бы!.. Если бы позвала! Но тогда никто никуда не позвал, тогда Таня была окружена поклонниками и ждала чего-то от них.

И вот он в родном городе, мало чего добился, но в состоянии парень совсем неплохом, неплохом по всем пунктам – от квартиры до материального положения, и она его зовёт! Она хочет его видеть, в её голосе не просто любопытство, в её голосе неподдельный интерес! Впопыхах Никита даже хотел минут двадцать позаниматься со своими гантелями, по полтора пуда каждая, вроде для того, чтобы под одеждой там мышцы заиграли… Идиот!

Очень быстро с полным пакетом всяких продуктов, естественно только деликатесов и дорогого спиртного, он мчался в такси к дому Ольги Петровой. Что он сейчас увидит? Кого он сейчас увидит? Ту, ради которой был готов пять лет назад отказаться даже от ВГИКа? Только позови. Только позови, и все планы у парня изменятся в твою сторону, в ту сторону, которая, Таня, нужна только одной тебе, одной тебе… Только позови!

Но ей это было не нужно, ей тогда было достаточно просто его обожания, ей было достаточно простого обожания, потому как, когда поклонников много и можно выбирать, можно и не торопиться с выбором, можно чисто по-женски прикинуть: а кто более достоин? А кто более достоин владеть такой, как я? Можно не вникать ни в свои чувства, ни в чужие, можно просто перебирать достоинства тех или других. Когда знаешь, сколько стоишь, то и цену всегда хочется ещё большую. Здесь про всё остальное следует забыть. На смену человеческим отношениям, боже упаси, любви какой, идёт нормальный расчёт и прямая оценка ваших данных.

Значит, она поняла, что всё это липа? Значит, она поняла, что всё это блеф и мишура? Значит, теперь в ней наконец проснулась та Таня, которая всегда была в его голове, которую он всегда видел в этих чудных зелёных глазах? Он всегда видел в её зелёных глазах только одно – великое счастье любви рядом с таким человек! Надо только эту любовь разбудить! И вот сейчас, именно сейчас это можно сделать. Здесь. В их родном городе. Когда никто не мешает, когда нет этой, прожжённой богатством, столицы республики. А есть обычный, родной город Воркута.

Перед дверью квартиры Ольги Петровой у Никиты сжалось сердце. Стало страшновато. Страшновато так, словно первый раз целуется и боится, что не получится, а девчонка посмеётся. Он нажал на звонок. Двери открылись сразу. Открыла Таня…

Первый восторг первого взгляда очень быстро сменился первым лёгким, почти незаметным разочарованием. Таня даже не позаботилась одеться. Стояла перед ним в каком-то ношеном халате. Правда, халат был очень короток. Может, на это рассчитывала? А может, просто пренебрегла приличной одеждой? Никита приехал в тёмно-синем шерстяном костюме, отутюженном «под бритву», под которым голубела шикарная сорочка с открытым воротом и расстёгнутой верхней пуговицей. Никита не стал придерживаться каких-то демократичных идиотских правил. Двадцать шесть лет – не семнадцать. Тане и Ольге было уже по двадцать пять, потому Никита посчитал, что Таня могла бы и позаботиться о своём внешнем виде.

Никита прошёл в квартиру молча, молча, безотрывно глядя в глаза Тане, отдал ей пакет. Она взяла. Взяла со своей неповторимой улыбкой, какую он помнил все пять лет. Потом она сказала:

– Так что – привет?

– Привет, – скромно ответил Никита, – пройти можно?

– Пройти нужно! – крикнул голос Ольги из комнаты, но сама не вышла. Из комнаты доносились негромкие голоса, как мужские, так и женские.

Никита разулся и прошёл в зал. Здесь, кроме хозяйки Ольги, сидело ещё три человека – молодая незнакомая женщина высокого роста, (это было видно, даже когда она сидела в кресле) словно вытянутая струна, и рядом, похоже, её «парень». Парню этому было лет… за пятьдесят, но выглядел он очень моложаво, изъяснялся легко, держался непринуждённо и, казалось, даже его лысина совсем ему не мешала чувствовать себя своим среди молодёжи. Третий гость – явно Ольгин фаворит, потому как находился в непосредственной близости от неё – на подлокотнике её кресла, и постоянно пытался приобнять хозяйку.

Незнакомую девушку звали Люда, моложавого пятидесятилетнего с лысиной – Саша. Но если к Саше все и обращались – Саша, то Люду все называли – Клюква. Уже потом они рассказали, что когда-то в пионерлагере Ольге дали кличку Лимон, а Люде Клюква. Клюква прижилась, а Лимон нет. Ольгу Никита знал с того дня, когда узнал Таню. Ольга практически не изменилась, была всё такая же изящная, миниатюрная, фигуристая, бойкая и общительная. Парень её был задумчив, словно молодой поэт, пропивший отцовское состояние и теперь существующий только на гонорары от творчества. Звали его Паша. Похоже было на то, что у всех дам были парни, а у Тани нет. Это открытие немного даже ошеломило Никиту. А в какой он здесь роли?.. Отчего-то захотелось рассмеяться. Но здесь к нему подошла Радуга, она вышла из кухни, куда уносила его пакет с провизией. Она подошла к нему вплотную, взяла за локоть и сказала очень по-домашнему:

– Мы тут по-свойски… как когда-то в общежитии университета… помнишь? – глянула Таня внимательно, так внимательно, чтоб он это заметил.

– Плохо, – ответил Никита сухо, пожалуй, даже очень сухо, но ответил только ей одной, – давно было.

Настроение как-то само по себе стало снижаться, пульс участился и даже сама блистательная Радуга, за которую он ещё недавно готов был отдать весь мир… весь свой мир без остатка, оставшись только с миром Тани… та самая Радуга сейчас чуть померкла. Померкла лишь потому, что… Ну, ведь глупо, когда все уже взрослые люди, собираться «пара на пару» у кого-то в квартире, напиваться… продлённый век студенчества? Никита смотрел Тане в глаза, молчание чуть затянулось. Глаза Тани – зелёные в обрамлении чернющих ресниц, длинных и густых, с тонкими чёрными бровями сверху, смотрели на него в ответ где-то даже умоляюще, умоляюще, скорее всего, оттого, что Таня не хотела лишнего скандала, даже простого явного неудовольствия нового гостя, глаза Тани просили не устраивать ни первое, ни второе. Она чуть сжала его локоть и сказала:

– Всё хорошо, просто мы не подготовились. Мы тут с Ольгой живём… дома у себя живём… видишь, Клюква одета?

– Ну, так наливай… те? – сказала на это Никита.

– О! – оценил Паша и поднялся с подлокотника кресла Ольги, – То по-нашему! Паша, – представился он и протянул руку. Саша тоже за ним протянул руку, но протянул руку гораздо более вяло, как-то так заметно вяло, можно сказать даже, показательно вяло. Когда Никита пожал руку, он более уважительно на него глянул.

После трёх рюмок Никита оказался на диване рядом с Таней. Она, вроде как сама, к нему присела, как всегда весело и непринуждённо, словно так было всегда и вообще – она его девушка. Халатик сразу немного разошёлся, и красивые ножки Радуги сверкнули для всех.