Книга Иди сюда, парень! - Тамерлан Тадтаев

– Опоздали, значит, – огорчился Куку. – А жаль, заработал бы деньжат или по морде.

– Памятник ему поставили? – спросил Мита, кивнув в сторону поминальной плиты.

– Соседке, – ответил Алан. – В нее ракета попала. Сгорела вся, одну только ногу нашли от бедной и похоронили в саду в маленьком гробике.

– Ни хрена себе, – присвистнул Мита. – Не повезло ей. А вот нам прет. Ну-ка, Куку, давай наган.

Куку достал револьвер, покрутил барабан и, приставив ствол к виску, спустил курок. Мита выхватил у него оружие и быстро, как будто боялся спугнуть удачу, проделал то же самое. Четыре глаза уставились на Алана. Дрожащей рукой он потянулся к револьверу и, поднеся холодный ствол к голове, чуть выше уха, зажмурившись, трижды нажал на спусковой крючок.

Взмокший Алан бросил наган на сиденье и вылез из машины со счастливым, но бледным лицом. Закинув пулемет на плечо, он зашагал в сторону малого моста над каналом и даже не обернулся, когда за его спиной раздался выстрел и крики. Алан повернул налево в узкий проулок и спрятался за угловым деревянным домом, в открытом окне которого виднелась голова старушки в черном платке. Мимо на бешеной скорости промчалась желтая «шестерка», и Алан не сомневался, что с ней будет, когда она достигнет малого моста, но все-таки вздрогнул от взрыва, согнулся и, закрыв голову руками от посыпавшихся на него сверху ошметков, подбежал к вывалившейся из окна старушке.

– Черт, – пробормотал Алан, закрыв нос ладонью, – она же мертвая, и уже давно, судя по запаху.

Он отошел от трупа и, выглянув из-за угла дома, увидел за мостом охваченную пламенем перевернутую машину. Деревья вокруг были увешаны автомобильными и человеческими фрагментами и напоминали новогодние елки. Вдруг Алан насторожился. Ему показалось, что кто-то смотрит на него, и, глянув наверх, он встретился взглядом с Митой, вернее, с его оторванной головой, застрявшей в ветвях цветущей липы. Надо убираться отсюда, пока никого нет, а то сейчас прибегут с поста и достанут вопросами, что да как и почему. Он быстренько вышел из тесного проулка и очутился над пахнущей рыбой и дерьмом Лиахвой, проносящей свои мутные воды вниз через Мамисантубани.

Тропинка, спрятанная в акациях, привела Алана к пустому каменистому берегу возле старого деревянного моста. Он уселся на большой нагретый солнцем валун и уставился на воду. Жаль безголового Миту, царствие ему небесное, жена ему сына родила, а он… Эх… Куку тоже докуковался… А могли бы послушаться и спокойно вернуться в город пешком, и черт с ней, с машиной. Впрочем, они все равно доигрались бы в русскую рулетку. Сначала я думал, они на понт меня берут и крутят пустой барабан, а потом увидел патрон, но уже не захотел идти на попятную. Сумасшедшие. Только я оказался безумнее и трижды спустил курок у виска. Черт, после этого так жить захотелось. Нарочно бросил наган на сиденье: а так вам слабо? Интересно, кто был следующий? Похоже, Мита, он ведь был без царя в голове. Двоечник. В школе к Ирме клеился, хотя прекрасно знал, что я люблю ее. Тоже мне товарищ. И подрались из-за нее, а Толстый Гоча спокойно стоял в сторонке и вместе со всеми наблюдал, как два дурака размазывают друга друга по камням и песку. Ирма тоже смотрела на драку с моста. Хитрый гад этот Толстый Гоча. Никто и не догадывался, что это он ее дрючит. Только в девятом классе, когда уже нельзя было скрыть пузо под школьной формой, все прояснилось: учителя подняли скандал, и Толстый Гоча увез Ирму на красной «девятке» в свой большой дом в Мамисантубани. Теперь там руины. Интересно, он знает, кто поджег его особняк? Плевать. Надо будет убить Толстого Гочу. Тогда Ирма вернется к родителям, и кто помешает мне женится на ней, Мита?

Алан заметил на другом камне обмылок и встал. Как кстати, сейчас освежусь. Осторожно, чтобы песок не попал в механизм пулемета, он прислонил оружие к валуну, скинул одежду, взял мыло и, обжигая о песок ступни, подошел к воде. Отсюда хорошо был виден высокий берег Мамисантубани, где Толстый Гоча с дружками поджидал его в засаде. Алан вошел в реку в том месте, где течение было не очень сильным, и, нащупав ногами песчаное дно, остановился. Здесь вода была ему по пояс. Окунувшись с головой, он принялся намыливать себя, пока не стал похож на глазированную фигурку. Шум реки приглушил звук выстрела, и мыльная пена на груди Алана стала розовой. Он попытался выбраться на берег, но потом как будто раздумал и, махнув рукой, погрузился в воду…

Толстый Гоча, поборовшись с течением, выплыл на берег и, тяжело дыша, опустил свое волосатое брюхо на раскаленный песок. Он посмотрел на сидящего рядом Кучу и попросил прикурить ему сигарету.

– Курить вредно, – сказал Куча и полез в нагрудный карман камуфляжа. – Не надо было говорить матери Алана, что мы поджидаем ее сынка.

– Не хочу его убивать, дурака, – вздохнул Толстый Гоча и, перевернувшись на спину, попытался смотреть на солнце открытыми глазами.

– Он же твой дом поджег.

– Знаю. Все равно не хочу, мать его…

Куча протянул прикуренную сигарету Толстому Гоче, и тот, затянувшись, блаженно улыбнулся.

– Куча, скажи, почему вы, маленькие, такие злые, вонючие и кровожадные, а?

Куча собрался ответить, но тут прогремел взрыв, и сигарета выпала изо рта Толстого Гочи прямо на волосатую грудь. Запахло паленой шерстью.

– Горю! – крикнул Толстый Гоча, хлопая себя по животу и ляжкам. Тлеющий окурок, искрясь под ударами Гочиных лап, скатился вниз и прожег его семейные трусы.

– Ныряй, в воду ныряй, дебил! – орал Куча, катаясь по песку, перебирая ножками, обутыми в тяжелые солдатские ботинки. – Ох, не могу, сейчас сдохну от смеха!

Толстый Гоча бросился в реку, поплавал немного и вылез на берег. Он внимательно осмотрел трусы и, подмигнув приятелю, просунул палец в дырку.

– Я же тебе сказал, что курить вредно, – сказал Куча, берясь за винтовку с оптическим прицелом. – Пойду погляжу, что там случилось.

– Зря не пали, – предупредил Толстый Гоча.

– Ладно.

Куча скрылся в зарослях ивняка, а Толстый Гоча, сняв трусы и отжав их, подошел к кусту, где в тени лежала примятая сверху автоматом форма с нашивками солдата грузинской армии. Он уже оделся, когда раздался выстрел, и через минуту из кустов вылез взволнованный Куча. Положив винтовку на плоский камень, он стал снимать с себя форму.

– Я подстрелил осетина, он был очень далеко и мылся… Думал, не попаду с такого расстояния, а он бултых в воду. Сейчас его сюда принесет.

Толстый Гоча первым увидел труп и как был, в одежде, бросился в воду и вытащил его за волосы на берег.

Вечером к роднику в Мамисантубани пришла старушка с бидоном и, набрав воды, хотела уйти, но грузная фигура преградила ей путь.

– Гамарджоба, бабо Оли, – сказал Толстый Гоча.

– А, Гоча, это ты? – пролепетала испуганная старушка. – Салам, гамарджоба, сынок. Как поживаешь?

– Как можно жить во время войны… Конечно, плохо.

– Да, хорошего сейчас мало, – согласилась старушка. Она хотела еще что-то добавить, но Толстый Гоча перебил.