Книга Леший - Николай Старинщиков

Надсадно гудит рыхлой дорогой мотор. Ворчит под колесами гравий. Скоро мы приедем в Иштан, а там как бог на душу положит. Считай, что тебе здорово повезло, полковник Кожемякин, – в третий раз за отпуск на родину являешься. Снова увидишь те несколько домов, присевших, словно верблюды для посадки пассажиров, кедрач и церковь, реку. Утомленный ожиданием, ты готов был порвать с внешним миром и жит здесь целую вечность. Но мир, этот жареный петух, клюнул, и тебе стало больно. Ты вынужден прятаться за козырьком фуражки, ты вынужден скрывать свое настоящее имя, но ты борешься, ты воюешь.

Совсем недавно старой дорогой и буреломом пришлось мне тащиться, изнемогая от усталости, обходя посты и отлеживаясь в низинах. Сегодня – совсем другое дело. Летит мимо пихтачей и сосняка милицейская машина. Часа не прошло, как мы уже были в деревне. Даже с сиденья вставать неохота. Только сели – вылезай. «Вот моя деревня, вот мой дом родной…»

Машина стояла посреди улицы. «Летучая группа» была готова к действию, будь она не ладна. Как бы от нее избавиться. Ведь не отстанут. Прилипли, как банный лист к… А ведь мне нужна самостоятельность.

Иванов принялся строить планы – туда сходить, сюда заглянуть. Глава сельского округа вспомнил о планах зловредной старухи – губернаторской тещи, – туда бы ему наведаться. Отметиться решил. С пьяных глаз. Только там его не хватало. Впрочем, может быть, мне это на руку, когда разброд в мозгах?

Через дорогу у перекрестка под широкой четырехскатной пологой крышей притаился старый магазин. Древние рубленые стены давно изветрились и почернели. Я смотрел на них, словно впервые видел.

Вынув камеру, я принялся снимать «для потомков», попутно отвечая на вопросы. Любопытные, оказывается, все-таки попутчики. Приходится рассказывать: да, конечно… Естественно, тот тип, ограбивший Новосибирский банк, бывал здесь, заходил к продавщице на огонек за бутылкой «Сибирских Афин». И вообще, говорят, он из здешних.

Продолжая снимать на видео, мы вошли в магазин. С продавцом теткой Марфой случился столбняк. Возможно, на днях она собиралась свести «дебит с кредитом», а «сальдо», то есть остаток, положить в карман. Поневоле будешь стоять с разинутыми глазами, когда от звездочек и фуражек в глазах рябит. И за то спасибо. Слава богу, не узнала, родимая, Тольку Кожемякина. Стой! Тебя же снимают. Для потомков…

– Чего хотите? – наконец подавила волнение продавщица. Она готова пожертвовать заработанными кровью и потом рублями… на нужды неимущей милиции. Умела строить «баланс» мадам. Об этом давно известно. Она и уезжать отсюда в свое время отказалась по той же причине. И бог с ней. Не пойманный – не вор.

Однако от такого количества гостей она слетела с катушек и уже, видно, готова была совершить единственную в своей жизни промашку. Надо спешить ей на помощь. Опустив камеру, я приступил к прилавку с пятисотрублевой купюрой меж пальцев. Старая пройдоха заметила деньгу. Чего хотят господа? Водки? Но магазин не торгует подобным товаром. Запрещено решением садоводческого товарищества: всех решили трезвенниками сделать. Разумеется, это нарушение, потому что магазин подчинен райпотребсоюзу и к обществу садоводов-любителей отношения не имеет.

Нелюбин стоял рядом, сосредоточенно хлопая ресницами. Как глава администрации он тоже приложил руку к известному запрету. Теперь он ругал себя, жертва минутной эйфории. Не подпиши он в начале весны «проект согласования», сейчас на полках стоял бы полный набор ликероводочных изделий.

– Очень плохо, – размеренно и внятно произнес Иванов, выпучивая глаза, – придется делать обыск.

При слове «обыск» у бедной старухи начала трястись голова. Под белым халатом заметно вибрировали плечи.

– Ну, вообще-то… – она отшатнулась от прилавка, готовая проклясть день, когда согласилась быть продавщицей в этой дыре. Зимой вообще никого. Доходы – нуль. Одни нервы… – Вообще-то, у меня есть там, в запасе, пара ящиков. – Она махнула ладошкой в сторону складской двери в проеме между полками. – Забыла про них совсем, не торгую потому что. Нельзя нарушать распоряжение администрации. А так-то оно стоит…

– Ну и хорошо, что не торгуете, – промямлил Нелюбин, блуждая глазами по полкам. – Значит, не нарушаете. Давайте нам их. Комиссия пересчитает, сверится… Неси, Марфа Степановна! Отменим мы это бессмысленное распоряжение. Завтра же и вынесем постановление.

Вибрация моментально прекратилась. В груди у Марфы Степановны свистали теперь соловьи: пронесло!

– Сколько вам? – В её голосе звенело торжество.

– Три… – показал на пальцах Иванов.

– Бутылки, что ли?

– Литра!

– Понятно…

По лицу старухи скользнула улыбка. Шмыгая носом, она обернулась к складу. Еще бы ей, Марфе Степановне, не улыбаться. Благодаря «черной дыре» она выучила двоих дочерей и сына-офицера, и теперь еще продолжала слать им деньги в далекие края.

– Я ить не ворую, Фролыч, – упрямо повторяла она Нелюбину. – Вы меня давно знаете…

– Если раньше сесть, то быстрее выйдешь, – отпускал плоские шутки Иванов. Ему не жалко было бабу Марфу. Он знал о ней всю подноготную. И если бы не сын-офицер, сидеть бы ей на старости лет. С «офицером» Иванов учился вместе в школе. Иванов в пятом, тот – в десятом.

Сгребя с прилавка товар, мы тихо удалились.

«Уазик» тронулся вновь мимо дачных домиков, похожих на скворечники, мимо просторных узорчатых особняков. Промелькнул мимо и губернаторский дом с витыми решетками на окнах и золоченой изгородью из островерхих пик. Около дома на скамье, улыбаясь, сидела белокурая женщина пенсионного возраста.

– Дозор на месте! – крикнул Иванов

Мы остановились у церкви. Высокий деревянный крест по-прежнему торчал на косогоре.

– Вот, – сказал Нелюбин. Обычно здесь все сидят, кому надо. Сядешь, ноги вытянешь, отдыхаешь на лужке. Крест кому-то понадобился, будто здесь у нас кладбище. Камней натаскали… козлы. Ума не приложу, для чего это надо. Никогда здесь не было крестов, старики помнят…

– А давай его выдерем и под яр. – Грузин улыбался. – Раз здесь он не должен стоять. Махновцы, может, поставили.

– Откуда здесь они?! – У Нелюбина глаза полезли на лоб. – Ну, ты, Грузин, даешь. Забыл, где обитаешь? Хе-хе-хе… Эти его поставили… Черти! Хрен их поймешь, чем они занимаются. Движение какое-то, что ли. То ли тайгу охраняют, то ли веру новую строят. В общем, эти самые. – Он прислонил указательные пальцы к основанию лысины, изобразив рога. – Неделю назад здесь их в воскресенье видели. А может, еще раньше. Непонятные. Скользкие. Вроде говорят конкретно, по существу, а копнешь – пустота. Одна трухлявая солома, словно её мыши зубами исстригли.

Забрав из салона сумки, мы ступили под гору. На песке расстелили оранжевую палатку. Совсем недавно она принадлежала мне. Теперь у нее статус ничейной собственности – так и будет кочевать туда-сюда, пока кто-нибудь из рыбаков не приберет к рукам.

Оба участковых собирали вдоль берега сухие, изглоданные водой палки. Грузин, присев на корточки, подкладывал под охапку веток кусок бересты, чиркал спичкой.