Книга Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова

– Ты против? – Володарь задорно оскалился. – Почему же Юда сам не явился? Эх, подозревал я, что одолела Юдушку непомерная гордыня! Экий стал он заносчивый! Сам глаз не кажет, слугу шлет!

– Я насчет коней, – Цуриэль потупил взор. – Достопочтенный Иегуда спрашивает, не угодно ли князю чуть-чуть, самую малость уступить в цене…

– Сколько?

– Одну гривну, – едва слышно произнес старик, не поднимая глаз.

– Десять резан, – был ответ.

– Мой хозяин уполномочил меня передать тебе за лошадей триста резан[11]. Более он мне не дал – не позволяют средства…

– Пятнадцать резан уступлю, – фыркнул князь Володарь.

– Я могу лишь, о отважнейший из храбрых, добавить из своих личных средств с означенным тремстам резанам ещё двадцать…

Внезапно стоявший до той поры спокойно Жемчуг повернул к Цуриэлю голову, издал огромною утробою своею громкий звук и свирепо оскалился. Цуриэль подскочил, монеты в кошеле звякнули. Экое сатанинское наваждение! Эк, смотрит, скотина! Как есть – единоутробный брат своего всадника, разве что бороды не имеет! Князь Давыд с середины площади тоже наблюдал за их торгом. Его светлые, навыкате глаза застыли безо всякого выражения. Конь под ним стоял, как вкопанный, челядь замерла в ожидании новых указаний, затихла, чуя жгучее желание владыки пребывать в полной тишине, дабы лучше слышать и видеть происходящее на краю площади.

– Я смотрю, кошель-то у тебя полупустой. А из дома наверняка вышел с полным! – князь Володарь склонился с седла, погладил коня по шее, пошептал что-то ласковое на ухо на неизвестном Цуриэлю наречии. Неужто подговаривает зверя почтенного жителя Тмутаракани в клочья изодрать? Цуриэль испугался пуще прежнего.

– Неуместно мне с тобой, жид, посреди улицы торговаться, на глазах у управителя и его присных. Смотри-ка: затихли. Слушают, смотрят! – продолжал князь. – Чай с Возгарём-то твой хозяин не торгуется. Почём обходится нынче волхование? Оплата подённая или гуртом за все предсказанья?

– Не кричи так, о достойнейший! – белый день померк в глазах Цуриэля. Иудей покосился на свирепого воеводу Пафнутия, отцепил от пояса звонкий кошель да и положил его в огромную лапищу князя Володаря.

– Не тушуйся, старик! – прорычал голос из поднебесной выси. – Сей же вечер мой Илюшка приведёт вам и коня, и кобылу. Княжеское слово верное! Жди, жид!

Цуриэль, сам не свой, тащился по пустынным уличкам Тмутаракани, наугад выбирая дорогу. Старик не смотрел по сторонам, не отвечал на приветственные поклоны горожан. Впервые в жизни старый воспитатель Иегуды Хазарина не мог счесть деньги. Сколько из отпущенных евнухом монет он вложил в липкую ладонь волхва? Сколько тяжкими трудами нажитых денег досталось беспечному Володарю? Бог весть!

* * *

– Оттаскал я его за бороду, – угрюмо произнёс князь Давыд. – Следовало бы прощелыгу пытке подвергнуть, но в преддверии похода счёл неуместным. А вдруг…

– Что? – переспросил Амирам.

– Вдруг да он и вправду колдун!

– С отсеченной головой много не наколдуешь…

Амирам впился взглядом в поросшие лесом прибрежные скалы и добавил:

– Я оттаскал его за богоду и высек. Видишь: пгисмигел. Молчит. Тошно ему. Чужой он на моге.

Князь Давыд полной грудью вдохнул просоленный воздух.

– И за Володькой нужен пригляд. Ежели снова станет буянить – прибей его, что ли, или маковым отваром напои. А я тут с вами не останусь. Я буду на «Морском коне» с дружиной и лошадьми. Так-то оно надёжней.

С этими словами князь Давыд погрузился в лодчонку, чтобы отправиться на борт «Морского коня» – самого большого и самого старого дромона из всей флотилии, которые под водительством Амирама отправлялись к берегам Таврики. Третьего дня они потеряли из вида Тмутаракань, и теперь перед ними расстилался широкий простор Русского моря. Корабельщики, князья и воевода Пафнутий вместе с ними держали последний совет перед дальним переходом. Вдали у горизонта высились утёсы облаков. Воздух был неподвижен. Амирам чуял скорый приход шторма, но князь Давыд оказался непреклонен, гребцы налегли на весла и галеры устремились в открытое море.

* * *

«Единорог» бороздил сине-зелёные воды. Ветер натягивал синий парус с изображением странного рогатого коня. Возгарь сидел на носу галеры. Голову и плечи покрывал широкий плащ из простой холстины. В бороде его копошился свежий ветерок. Борщ пристроился неподалёку. Бледный, сосредоточенный, он крепко обнимал плотное тело магического гуся. Аврилох дремал, положив серую голову на плечо чародейственного подмастерья. Всё трое были голодны, но не вкушали пищи, потому что измученные качкой чрева их отвергали даже жидкую, пресную похлёбку. Во всё время плавания Володарь не спускал с язычников глаз. Перед уходом из Тмутаракани разгорелась нешуточная свара. Кормчий Амирам принёс князю Давыду увесистую горсть чеканенных в Царьграде монет – награда Возгарю от Иегуды Хазарина за верную службу. Амирам хохотал и уговаривал князя не убивать пока волхва, а позволить ему совершить гадание на удачу в новом походе. Князь Давыд хоть и озлился, но позволил совершиться гаданию. Волхв разошёлся не на шутку: жёг перья, вертелся волчком, выл, подпрыгивал, разглагольствовал о грядущих кровавых тризнах, о гибели половецкого войска сокрушался. Обряд ещё не завершился, а воевода Пафнутий уж достал плеть, и князь Володарь выдернул из подставки чадящий факел.

– Сожгу паскудника! – княжий глас уподобился львиному рыку.

Но большому злодейству не дали свершиться, отдав предпочтение малому. Возгарь снова оказался жестоко бит, а разбушевавшегося Володаря скрутили дружинники Пафнутия.

А ныне уж неделя минула, как мотает их по волнам неспокойного моря. Семь дней и семь ночей выкачивала крутая волна души из осунувшихся телес никчёмных гадателей, а Володарь всё никак не мог унять лютую злобу. Душа князя истекала кровью, разбитые в кровь кулаки чесались. Кормчий Амирам со товарищи разоружил и самого князя Володаря, и ту часть его половецких приспешников, что совершали плавание под парусом «Единорога». Слезящимися от ветра глазами смотрел князь Володарь за борт. Неподалёку, между вздымающимися волами, виднелись мачты и паруса ещё двух, меньших, дромонов: «Нептуна» и «Морского волка». Все суда кормчего Амирама имели языческие имена, а сам водитель судов не носил на груди креста.

В корчах ли пьяной одури или по злому умышлению, впадая в раж, извиваясь в руках невидимых христианским глазом дьявольских приспешников, Возгарь и напророчил, и рассказал о былом и о дальнем будущем поведал. По словам продажного гадателя получалось так: златогривый конь – честная доля Володаревой боевой добычи – есть достояние его побратима, нижегородского купца. По словам нетрезвого гадателя, Демьяна Твердяту обобрали дочиста в половецких степях, как раз неподалёку от того места, где состоялась памятная встреча с могущественнейшим из ханов. Накаркал волхв, будто жестоко искалечен, но не убит Твердята.