Книга Умри ради меня - Эми Плам

Эмброуз мог идти, но выглядел очень слабым. Мы добрались до конца квартала, и там Винсент остановил такси и затолкал нас обоих внутрь; сев сам, он захлопнул дверцу. Я всматривалась в улицу, когда мы объезжали. Джорджии не было видно.

— Что это с ним? — спросил водитель, поглядывая нас в зеркало заднего вида; ему явно не нравился вид крупного парня, почти лежавшего на заднем сиденье.

— Напился, — коротко ответил Винсент, стягивая с себя джемпер.

— Ну, смотрите, чтобы он не загадил мне машину, — сказал водитель, с отвращением качая головой.

— Что там произошло? — тихо спросил меня Винсент по-английски, поглядывая на шофера, чтобы убедиться: тот ничего не понимает.

Он протянул свой джемпер Эмброузу, и тот, расстегнув молнию на куртке, затолкал джемпер себе под рубашку. А потом опустил голову на спинку переднего сиденья.

— Мы просто стояли там, и вдруг два какие-то парня придавили его к стене. И убежали, я и понять ничего не успела.

— Ты видела, кто из них это сделал? — спросил Винсент.

Я отрицательно качнула головой.

Эмброуз сказал:

— Это были они. Я не заметил их вовремя, иначе бы предупредил.

— Все в порядке, Юл, — ответил Винсент, осторожно кладя ладонь на спину Эмброуза.

— Почему ты называешь его Юлом?

— Эмброуза здесь нет. Это Юл, — сказал Винсент.

— Что?! Но как?..

Меня охватил ужас, я резко отшатнулась от обмякшей фигуры рядом со мной.

— Эмброуз или без сознания, или… мертв.

— Мертв, — откликнулся Эмброуз.

— Но он… он оживет? — едва выговорила я.

— Цикл начинается с начала, когда нас убивают. Первый день нашей бездеятельности начинается ровно в ту секунду, когда мы умираем. Так что не тревожься… Эмброуз вернется через три дня.

— А что сделал Юл? Вселился в него?

— Да. Он хотел увести Эмброуза с того места раньше, чем наши враги вернулись бы и забрали тело.

— Так вы и это умеете? Я хочу сказать, вселяться в кого-нибудь.

— Только в других ревенантов и только при определенных обстоятельствах.

— Например?

— Например, если тело в достаточно хорошем состоянии, чтобы передвигаться. — Видя мою растерянность, Винсент пояснил: — Если оно целое. И еще не наступило трупное окоченение.

— У-у! — скривилась я.

— Сама спросила!

Он посмотрел на водителя, который, судя по отсутствию у него интереса к разговору, ничего не понимал.

— А как насчет людей? — спросила я.

— Ну, если они живые, то да, но только с их разрешения. И они должны знать, что это очень опасно для человека — когда в одной голове функционируют сразу два сознания, — ответил Винсент, постучав себя по голове. — Если это затянется надолго, они могут сойти с ума. — Я вздрогнула. — Не думай об этом, Кэти. Такое очень редко вообще случается. Это просто нечто такое, что мы можем сделать в какой-то совершенно особой ситуации. Вроде вот этой.

— Что… я тебя пугаю до полусмерти, дорогая Кэти? — Эти слова слетели с губ Эмброуза.

— Да, Юл! — призналась я, наморщив нос. — Должна честно признать, прямо сейчас я до жути напугана.

— Круто, — сказал он, и на губах Эмброуза появилась улыбка.

— Юл, ты выбрал неудачный момент для шуток, — укорил его Винсент.

— Прости, приятель. Но мне не часто удается вот так подшутить над человеком.

— Может, ты бы лучше сосредоточился на том, чтобы по возможности уменьшить кровотечение? Водитель взбесится, если мы испачкаем ему машину, — прошептал Винсент.

— Погоди-ка, — спохватилась я, — но если те парни его уже убили, зачем бы им возвращаться за его телом? Да, собственно, зачем было вообще его убивать, если они знали, что он все равно через три дня оживет? — спросила я Винсента, не обращая внимания на весь сюрреализм его разговора с трупом.

Винсент как будто сначала взвесил, нужно ли рассказывать мне об этом. Но потом, посмотрев на тело Эмброуза, прислонившееся ко мне, зашептал:

— Это единственный способ уничтожить нас. Если они нас убивают, а потом сжигают труп, мы уходим уже навсегда.

Джорджия была в ярости. И я ее не винила за это.

К тому времени, когда мы добрались до дома Винсента, мы уже обменялись с ней сообщениями на эту тему.

Джорджия: «Куда вы провалились?»

Я: «Эмброузу стало плохо. Пришлось везти его домой».

Джорджия: «Почему ты не зашла за мной в ресторан?»

Я: «Пыталась. Не смогла пробиться сквозь толпу».

Джорджия: «Я тебя просто ненавижу, Кэйт-Бомон-Мерсье!»

Я: «МНЕ УЖАСНО ЖАЛЬ».

Джорджия: «Нашла тут нескольких знакомых, они спасли меня от окончательного унижения. Но тебя все равно ненавижу».

Я: «Прости!»

Джорджия: «Не прощаю!»

Мы с Винсентом пытались поддержать Эмброуза, но тот сам выбрался из машины, когда такси остановилось, оттолкнув наши руки.

— Уже сам справляюсь. Черт, до чего тяжелый этот парень! Как он вообще таскает с места на место всю эту гору мышц?

Когда мы подошли ко входу, Винсент немного растерянно обернулся ко мне.

— Я, пожалуй, пойду домой, — сказала я, подталкивая его вперед.

Он явно обрадовался моим словам.

— Я бы тебя проводил, если ты готова подождать несколько минут, пока я его устрою на месте.

— Нет, не надо, сама доберусь. Правда, — сказала я.

И как ни странно, я говорила искренне. Несмотря на все ужасы и странности этого вечера, я себя чувствовала совсем неплохо. «Я могу с этим справиться», — думала я, выйдя за калитку и шагая в сторону дома бабушки и дедушки.

21

Сердитая Джорджия — не самое приятное зрелище. Хотя я извинилась перед ней миллион раз, она все равно не желала со мной разговаривать.

Обстановка в доме стала неуютной. Мами и Папи старались делать вид, что ничего не замечают, но на пятый день после моего непростительного преступления Папи обнял меня и сказал:

— Почему бы тебе не зайти сегодня ко мне на работу?

Он оглянулся на надутую Джорджию и многозначительно посмотрел на меня, как бы говоря: «Не здесь же разговаривать!»

— Ты уже давным-давно ко мне не заглядывала, а у меня много нового, чего ты не видела.

И вот после школы я прямиком отправилась в галерею к Папи. Войти в его магазин было все равно что войти в музей. В приглушенном свете древние статуи выстроились по обе стороны комнаты, глядя друг на друга, а в стеклянных витринах красовались предметы искусства — глиняные, или из разных металлов, включая драгоценные, или еще какие-нибудь.