Книга Когда сорваны маски - Матс Ульссон

– Вивека, – вспомнил он. – Кажется, ее зовут Вивека.

По дороге домой я вспомнил эту женщину с джек-рассел-терьером.

Вернувшись, я устроился на веранде с чашкой кофе и развернул газету.

Первым, что я увидел, была фотография Эммы Дальстрём. Вероятно, вчера ее не успели выложить в Сеть, потому что я не видел ее на сайте газеты вечером. Однако сегодня она красовалась на нижней половине первой полосы.

«Мать и дочь пропали из дому».

На второй странице была фотография незнакомой мне женщины. Но девочка, Эмма Дальстрём, была та самая моя ночная гостья, которая сейчас пряталась у Арне в Андерслёве. Мать и дочь, Оса и Эмма Дальстрём, несколько дней не появлялись дома, после чего их сосед поднял тревогу.

Убедившись, что статья есть и в Сети, я отправил ссылку Арне и Эве Монссон.

– Девочку зовут Эмма, и она вот уже четыре дня как считается пропавшей, – сказал я Арне по телефону. – О ней есть статья в сегодняшней газете. Включи компьютер и кликни на ссылку в моем письме.

В верхней же части первой полосы речь шла об Оскаре Хеландере, имени которого, впрочем, по-прежнему не упоминалось. В номере я обнаружил целых три статьи, посвященные этому делу. В одной речь шла о том, что произошло в квартире Хеландера. В другой – о районе, где он жил, печально известном благодаря вечным перестрелкам и байкерским разборкам. В третьей же высказывалось предположение, что смерть Хеландера явилась логическим завершением его бизнеса: по непроверенным данным, покойный торговал спиртным, сигаретами и наркотиками из-под полы.

Наконец, в нескольких строчках в самом низу последней страницы сообщалось, что в Хёганесе у входа в «Сюстембулагет» на нищего вылили ведро воды.

На одной из вкладок я наткнулся на три собственноручно сделанных снимка под заголовком: «Тайник, скрытый в северо-западном Сконе. Здесь хранятся миллионы». Ни в каком состоянии я не мог написать такого. Во-первых, если «тайник», то понятно, что «скрытый», и во-вторых, уж слишком резали глаза эти дурацкие прописные буквы. Ни под фотографиями, ни под нижеследующей заметкой подписей не было, притом что, вне всякого сомнения, автором снимков был я.

Я тут же связался с Эвой Монссон и рассказал ей обо всем. Теперь мы знали, как зовут нашу таинственную незнакомку, и это должно было облегчить работу полиции.

Сам я уже несколько дней только и занимался тем, что пытался выяснить, что с ней случилось. Не зная даже того, что мама девочки… мама Эммы тоже пропала.

Потом я снова связался с Арне и посоветовал ему показать статью Эмме и послушать, что она на это скажет.

И лишь спустя час, после долгих колебаний и размышлений, я решился наконец позвонить Юнне Муберг. Собственно, после замужества она звалась Бертильссон, но для меня по-прежнему оставалась Муберг.

Мы давно не виделись, но я все так же тосковал о ней и чувствовал себя перед ней виноватым. И все так же любил ее.

Мы расстались несколько лет назад. Точнее, никакого расставания не было, я просто оставил ее, как оставлял других.

Все началось с того, что Юнна устроилась в газету стажером на лето и часто обращалась ко мне за советом или просила оценить очередной ее шедевр. Писала она неважно, зато за километр чуяла сенсацию, ничего не боялась и с ходу брала быка за рога. Я охотно помогал ей, и со стороны могло показаться, что между нами действительно что-то есть.

Потом мы вместе оказались в Копенгагене. Она готовила репортаж о развлечениях королевской семьи, я о Паркене – стадионе, на котором с равным успехом устраивали концерты и играли в футбол и который стал образцом для подобных стадионов по всей Скандинавии.

Юнну определили в самую паршивую гостиницу на Ратушной площади. Я же бронировал себе сам, поэтому и оказался в современном дизайн-отеле. А там уж само собой вышло так, что она пришла ко мне, и я выпорол ее, перегнув через колено, а потом мы вместе оказались в постели.

Юнна была любознательной и нетерпеливой, ласковой и непослушной, игривой и жесткой, ненасытной и благодарной и как никто умела создавать ситуации с неожиданной развязкой. Это у нее было врожденное, она не планировала их заранее.

После трех месяцев стажировки она объявила мне, что хочет ребенка.

Юнне было двадцать три года, мне сорок четыре.

Собственно, разница в возрасте никогда не составляла для меня проблемы, но однажды, когда она спала, положив голову на мою руку, я вдруг сообразил, что всего на год старше ее отца. Рано или поздно нам предстоит встретиться, и что я ему скажу?

После той ночи я стал избегать Юнну, и в конце концов мы расстались.

Я повел себя как трус и до сих пор стыдился этого.

Юнна же со временем подружилась с Мартином Бертильссоном, ведущим рубрики о путешествиях, и они быстро сделали двоих ребятишек.

Не одаренная литературным талантом, Юнна зато блестяще общалась с Интернетом. Она могла что угодно выудить из Сети, причем из таких ее мест и такими способами, что коллеги только диву давались. Она ушла из газеты, пополнив ряды внештатных сотрудников, и вскоре получила премию за лучшее журналистское расследование, разделив ее с двумя товарищами.

Я никогда не имел проблем с Интернетом. Знал все мели и подводные камни в этом море информации. Но Юнна подходила к делу иначе, с фантазией и изобретательностью, какие свойственны настоящим профессионалам. Умела извлекать сведения из книгохранилищ и муниципальных архивов, с сайтов кредитных организаций и налоговых органов. Для таких, как она, никаких ограничений не существовало: одна база данных выводила на сотни других, каждая поисковая система открывала доступ к тысяче новых, тропинки ветвились, множились, сходились и расходились и вливались во все новые и новые.

Для большинства пользователей Сеть – место обитания очаровательных котиков, иные из которых умеют стоять на задних лапах и даже играть на трубе. Юнна же отыскивала в ней расистов, нацистов и прочий тому подобный сброд, по роду своей деятельности сторонящийся публичности и предпочитающий держаться в тени.

Ответивший по ее номеру Мартин Бертильссон сообщил, что Юнна гуляет с детьми, но обещал попросить ее мне перезвонить. Не знаю, что там Юнна рассказывала ему обо мне или о нас, но голос его звучал настороженно.

Я спустился к морю, присел на скамейку возле пирса и стал ждать. Боссе-рыбак уже покончил с сортировкой улова и тоже устроился неподалеку на ступеньках трапа. В гавани было необыкновенно безлюдно и тихо.

– Привет, – сказал я, приняв входящий вызов.

– Давненько ты не объявлялся.

– Да.

Повисла долгая пауза, а потом снова послышался голос Юнны:

– И это все, что ты можешь мне сказать?

– Да, – повторил я и рассмеялся.

– Не смешно, – холодно заметила Юнна.

– Да, – повторил я еще раз. – Как поживаешь?