Книга Рукопись Платона - Андрей Воронин

Сложив трубу, она придала лицу обычное выражение и не спеша спустилась вниз. Идя по коридору первого этажа, она услышала, как снаружи стукнула калитка, и ускорила шаг, дабы встретиться с немцем в хорошо освещенной прихожей.

Так и случилось. Едва войдя в дверь, герр Хесс увидел перед собою княжну, которая стояла посреди прихожей с приветливой улыбкой на устах. Это был сюрприз, которого он никак не мог ожидать: в это время Мария Андреевна обыкновенно находилась у себя в комнате, читая перед ужином или производя какие-то хозяйственные расчеты. Однако такая неожиданность его, казалось, нисколько не смутила, и круглая физиономия герра Пауля скоро озарилась привычной улыбкой. Глядя на это сияющее лицо, невозможно было представить, что всего минуту назад оно было мрачнее тучи.

— Майн готт, фройляйн Мария! — закричал Хесс так радостно, словно они не виделись полгода. — Как я счастлив вас лицезреть! Вы правильно делаете, что по вечерам остаетесь дома, ибо лучезарное сияние вашей красоты таково, что... э-э-э... Словом, никто бы не понял, что наступила ночь. Люди продолжали бы трудиться до полного изнеможения, а несчастные совы и филины умерли бы от голода, не дождавшись темноты.

— Право, Павел Францевич, ваши комплименты столь пространны, что с непривычки мне трудно постичь их смысл, — смеясь, ответила княжна.

— Ха, пространны! — воскликнул немец, с облегчением сбрасывая на руки прислуги свою ношу и утирая вспотевший лоб. — Неуклюжи, хотите вы сказать. Но в этом виноват не я, а ваш русский язык. Вам никогда не приходило в голову, как плохо быть бедным иностранцем? Чужая страна, непонятные обычаи, из-за которых то и дело попадаешь впросак...

Он болтал, оживленно жестикулируя пухлыми руками, и княжна поймала себя на том, что ей тяжело оторвать взгляд от его смеющегося лица. Это была какая-то разновидность гипноза; герр Хесс, казалось, обладал способностью в зависимости от обстоятельств и собственного желания приковывать к себе всеобщее внимание или, напротив, становиться совершенно незаметным. Усилием воли преодолев наваждение, Мария Андреевна отвела глаза от непрерывно шевелящихся губ немца и незаметно оглядела его одежду.

Сапоги герра Пауля были до середины покрыты красноватой пылью, а голенища возле ступни оказались изрядно исцарапанными. Это выглядело так, будто немец долго бродил по острым камням, поминутно оступаясь. Колени его серых панталон тоже были испачканы, а на левом рукаве виднелось небрежно затертое пятно, выглядевшее так, словно немец сильно задел локтем оштукатуренную стену. Похожее пятно княжна углядела и на тулье треугольной шляпы, которую Хесс держал в руке, прикрывая ею другую руку, кисть которой была обмотана носовым платком.

Глядя на него, княжна пыталась решить, стоит или не стоит сообщать ему о своей сегодняшней прогулке. Ставить гостя в неловкое положение ей по-прежнему не хотелось; с другой стороны, если Хесс видел княжну у башни или каким-то иным способом догадался о ее визите, ее молчание могло быть истолковано им как знак недоверия. Немец мог решить, что за ним следят как за врагом и шпионом, и не на шутку обидеться. К тому же Марии Андреевне было любопытно, что он ответит на прямо поставленный вопрос, как станет выкручиваться и станет ли вообще.

— Где это вы так испачкались, Павел Францевич? — спросила она самым непринужденным тоном, на какой была способна. — И что с вашей рукой? Позвольте-ка взглянуть.

— Майн готт, найн! Нет, ни в коем случае! — нимало не смущенный этим заданным в лоб вопросом, воскликнул немец. — Это просто царапина, пустяк, не заслуживающий вашего внимания. Представьте, меня подвело любопытство. Сегодня я работал у северной башни кремля, делал зарисовки предместья, унд дер тойфель... простите, фройляйн, какой-то бес толкнул меня поинтересоваться, что там внутри. Я, знаете ли, люблю старинные постройки — башни, крепости, замки, заброшенные храмы... Так вот, вообразите себе, ползая по грудам битого кирпича внутри башни, я оступился, упал и, как видите, оцарапал руку. Испачканная одежда не в счет, но я так основательно расшибся, что не менее получаса просидел на месте, пытаясь отдышаться.

— Вот оно что! — обрадовалась княжна. — А я-то испугалась... Видите ли, я нынче была у северной башни, видела ваш треножник, но вас так и не нашла...

Она намеренно подвесила конец фразы в воздухе, обозначив тоном многоточие, но немец не обратил на эту тонкость внимания.

— Как неловко вышло! — воскликнул он с огорчением. — Как глупо! Выходит, из-за собственной любознательности я не только едва не убился, но еще и лишил себя вашего общества? О майн готт!

Это были совсем не те слова, которые ожидала услышать Мария Андреевна. Если бы немец действительно сидел в башне, баюкая ушибленную руку или, к примеру, бок, он непременно услышал бы крики княжны, которая звала его перед тем, как уйти. Даже если бы он не имел сил крикнуть, ничто не мешало ему сейчас в этом признаться: да, слышал, но не мог ответить... Да и непохоже было, чтобы он так уж сильно расшибся. Рука поцарапана, но в остальном герр Пауль выглядел, двигался и говорил так же, как всегда, — быстро, легко и непринужденно.

Следовательно, немец лгал. Мария Андреевна опустила глаза и еще раз оглядела его тяжелые пыльные сапоги. Носки их были исцарапаны вдоль и поперек, и лишь теперь она заметила, что одни царапины свежо белеют, а другие — по всей видимости, более старые — тщательно замазаны са-пожною ваксой. Конечно, царапины эти могли появиться в результате обследования упомянутых Хессом заброшенных храмов, замков и крепостей, но княжна в этом сомневалась: немец уделял слишком много внимания своему туалету, чтобы тащить за собой через всю Европу столь непрезентабельную обувку, как эти битые-перебитые сапоги.

— Да, история вышла прискорбная, — согласилась княжна.

— Преглупая, хотите вы сказать, — возразил Хесс. — Надеюсь, вы потратили не слишком много времени, пытаясь меня разыскать?

— О нет! Я ведь заглянула туда мимоходом, полюбовалась вашим наброском и сразу же ушла, решив, что вы... Ну, словом, что вы отлучились по делу. К слову, рисунок, который я видела, просто превосходен. Надеюсь, вы покажете мне другие?

— Разумеется, — сказал Хесс, — но только после того, как умоюсь и приведу в порядок одежду.

— Прошу прощения, — потупилась княжна. — Я была так взволнована, что, кажется, позволила себе забыть об учтивости. Вы устали, вы ранены, а я держу вас в дверях и утомляю расспросами!

— Полно, фройляйн Мария! — воскликнул Хесс. — Беседа с вами излечивает любые раны, как чудодейственный бальзам. Я снова бодр и свеж и буду к вашим услугам не далее как через полчаса.

Расставшись с немцем, Мария Андреевна велела подавать ужин. Хесс вышел к столу умытый и свежий, благоухая одеколоном и сияя, как новенький пятак. За едой они по обыкновению болтали о пустяках, не касаясь серьезных тем, которые, по утверждению герра Пауля, могли повредить пищеварению. Немец поражался произошедшим в доме переменам и хвалил вкус княжны; Мария Андреевна в шутливом тоне напомнила ему об обещании сделать копию с портрета старого князя, и обещание было ей дано повторно: Хесс торжественно поклялся, что выполнит заказ, как только покончит с набросками для кузена Петера.