Книга Пределы неоднозначности - Мария Введенская

Мир в это время тоже не стоял на месте. За эти недели было совершенно два вооруженных нападения в общественных местах. Один ворвался в фитнес центр и застрелил пятнадцать человек, а потом и себя. Другой открыл пальбу в поезде, убив восьмерых и ранив вдвое больше, в следствии тоже застрелился.

Вот так вот… – печально думала Чарли, смотря новости. – Мы – по одному, а они по десять махом. Так оно и есть…. Вот их сторона, а вот другая. Всё так, как всегда.

А вчера питбуль напал на ребенка восьми лет, изуродовав лицо мальчишки до неузнаваемости. Кто из него теперь вырастет? Зло или добро? Кто знает, Чарли? Кто знает?

А потом однажды седьмого августа в прохладное облачное утро Чарли возвращалась после завтрака в номер, чтобы взять сумочку и пойти прогуляться, и увидела на двери своего номера записку: «Поднимайся на крышу. Дороти». Слова были выведены витиеватым красивым подчерком, о котором Чарли и мечтать не могла.

Дороти сидела на раскладном стуле под мрачным небом. Где-то над лесом формировалась черная туча и наползала на нее своими апокалипсическими лапами. Сегодня гроза не должна их обойти, как в тот раз. Определенно нет.

Дороти застыла без движения, глядя на неотвратимость, и Чарли села рядом, но та какое-то время, будто не замечала ее. Потом, всё так же зачарованно глядя вдаль на разросшуюся тучу, она протянула потрепанный сложенный пополам листок. Чарли взяла его и развернула, быстро прочитав напечатанный текст.

«С прискорбием вынужден сообщить, что Ваш муж Питер Делавэр скончался от сердечного приступа.

23.07.09»

– Господи… – пролепетала Чарли, а потом повернулась к Дороти, заметив, что у той по щекам текут слезы. – Мне так жаль!

Но та лишь качала головой, пытаясь справиться со слезами. Она едва могла говорить.

– Я знаю-знаю… – проникновенно сказала Чарли, кивая. – Ты ведь даже не могла отсюда выбраться. Ты не могла с ним провести последние годы. Если бы ты знала… если бы ты только знала, что так будет. Но, ты ведь не знала, Дороти, и ничего не могла изменить. Так что, если в твоей голове есть хоть какая-то мысль, что ты виновата… не смей так думать, ладно? Ни на секунду.

Дороти закрыла лицо руками, содрогаясь от рыданий. Чарли отвернулась не в силах смотреть на это. Больше она не проронила ни слова.

А мгла неминуемо нарастала, надвигалась на них несметными полчищами. Наползание – именно это определение приходило сейчас в голову. Наползание. Зрелище очаровывало, гипнотизировало. Сверкнула первая молния, но пока далеко. Потом еще одна. Затем огромный горизонтальный росчерк покрыл трещинами полнеба. Чарли охнула от неожиданности и восторга.

Прогрохотал гром раскатистым эхом похожим на треск спелого арбуза. У Дороти просохли слезы. Она, как и Чарли, сидела с открытым ртом и смотрела на это светопреставление. В считанные секунды день становился ночью. Наползание черноты почти подобралось к ним, почти накрыло своей тенью Пределы. Непрекращающиеся зарницы сверкали и там и здесь, словно Зевс громовержец метал беспрерывно молнии, обозлившись на смертных.

Поднимался ветер. Первые мощные порывы согнули деревья и разметали волосы женщин, яростно трепали одежду. И снова молнии – так, что приходилось жмуриться. И громовые раскаты, и ливень стеной где-то там еще пока над лесом… но он подбирался, ему было ведомо наползание.

Разыгралась настоящая буря. Казалось, еще чуть-чуть, и ветер подхватит двух зрительниц и унесет в страну Оз, как Дороти и Тото. Хотя с ролью песика Шарлин бы вряд ли согласилась.

Они сидели почти до самого конца, пока край черноты не коснулся крыши. Пока молнии не стали рассекать небо совсем близко и опасно. Пока дождь не накрыл своей сплошной пеленой их маленький городок.

– Пора уходить! – опасливо крикнула Чарли.

– Это точно! – откликнулась Дороти, и на ее лице больше не было и следа от слез. Только дьявольский восторг от увиденного, впрочем, как и у Чарли, которая поняла в этот момент, что всё вернулось на свои места.

И двух недель как не было, и обид вместе с ними. На душе заметно полегчало. Просто каждому нужно время справиться с собой и нестерпимой болью, так ведь? И хорошо, если находится публика, готовая ждать.

С этого момента в ресторане место напротив Чарли больше никогда не пустовало. И в этот четверг они снова играли в покер всем составом. И всё было просто прекрасно, словно бы и нет больше ни вчера, ни завтра, а только эти четверо, беспрестанно хохочущие и подкалывающие друг дружку. Совсем другой мир – третий внутренний, так сказать. И хотелось остаться в этом моменте навсегда и ничего больше не ждать. Когда друзья с тобой, будь то даже иллюзия, ты способен выдержать очень многое. Наверное, даже всё. Наверное, даже всё.

* * *

На террасе своего большого дома, что находился на самой кромке пшеничного поля, опустив, как обычно, глаза на свои руки, сидел Эйбл, безмятежно улыбаясь кошачьей улыбкой. Он славно потрудился за последние пару недель. Два массовых расстрела, десяток забитых родителями детей, о которых не узнают новостные каналы. Появление новых солдатиков: малыш обглоданный питбулем, девчонка, изнасилованная одноклассником, изуродованная бой-френдом модель….

– Давайте-давайте… – елейным голосом говорил Эйбл. – Давайте готовиться к празднику. Ты принесешь мне собачью голову, и это будет только начало… а ты – фитюльку одного нехорошего мальчика, а ты… хм, принесешь мне его лицо. Да! – он с ликованием хлопнул в ладоши. – Точно! Принеси мне лицо своего приятеля! На праздник же принято дарить подарки? Подарите… подарите мне эти штучки, и, может быть, я вам что-то подарю. Так ведь правильно? Разумно? По-честному? Множьтесь…. Делайте из людей нас! Это, пожалуй, будет самым лучшим подарком. А сейчас займемся еще кое-кем…. Пора делать ставки, Эйбл. Время, как раз самое подходящее. Скоро мы вернем то, что у нас беспардонно забрали. Правда, Эйбл?

– Правда, Эйбл. Давайте сорвем еще один цветок из этого сада?

– Давайте. Какая хорошая идея.

Его застывшее улыбающееся лицо дрогнуло, и глаза уставились вперед. Темно-карие почти черные… хищные. Они заставляли забыть об улыбке, потому что оставались стеклянными и выворачивали наизнанку всё, что находилось напротив… всё, к чему был обращен этот взгляд.

– Ставлю на Ричардса… – сказал Эйбл тихо, сверкнув своими ужасными глазищами, и вновь уставился на собственные руки.

Эдакий скромняга с блуждающей улыбкой, глядя на которого у тебя не сработает чувство самосохранения, и ты с удовольствием зайдешь к нему в дом на чашечку кофе. И, когда тяжелые двери будут заперты на замки и щеколды… он поднимет свои глаза.

* * *

Миси вернулась в номер после похода в кафе и едва не наступила на белый конверт, подброшенный под дверь при входе. Она, кряхтя, наклонилась и подобрала его. Ведь, что ни говори, как бы ты не молодился, годы – есть годы. Правда, она была слегка навеселе, но в работе это обычно только помогало. Миси предпочитала темное время суток для работы, поэтому, собственно, и вставала с трудом.