Книга Любовь на Утином острове - Марианна Лесли

Потом он медленно взошел по ступенькам, с каждым шагом проникаясь решимостью устоять перед желанием заключить ее в объятия и любить медленно и самозабвенно, до тех пор пока ничто на свете не будет иметь значение, кроме них двоих.

Открыв дверь, он сразу почувствовал тепло от разведенного в очаге огня.

– Иди сюда, – позвала она. – Здесь тепло.

Алан застыл на месте, потрясенный не вспыхнувшим в один миг в груди желанием – нет, это его не удивило, – а ее способностью щедро отдавать, ничего не требуя взамен.

Дженни стояла возле камина, прелестная и чарующая, в одной фланелевой рубашке, накинутой на только что вымытое тело.

Неимоверным усилием воли Алан отвел глаза, прошел через комнату и бросил дрова рядом с очагом. Поняв, что в очередной раз проиграл, он повернулся к ней. Она подняла руку и отбросила упавшие на лицо волосы. От этого движения ее незастегнутая рубашка распахнулась. Он стиснул зубы и не отрываясь смотрел жадным взглядом на нежную манящую плоть.

Открытая и искренняя, Дженни не умела притворяться и недвусмысленно давала понять, чему хочет посвятить оставшееся в их распоряжении время.

– Далеко не каждому выпадает такое счастье, как нам, – сказала она. – Но мы с самого начала знали, что рано или поздно ему наступит конец. Так давай же не будем тратить драгоценное время на сожаления и взаимные упреки. – Она шагнула ему навстречу и протянула руки. – Иди ко мне и люби меня, Алан.

Как за такой короткий срок два человека сумели стать настолько близкими друг другу и в то же время создать столько непреодолимых преград, для Алана оставалось загадкой. Она восхищалась им, не признавая ни его вины, ни его сожалений. А теперь она предлагала ему свою любовь. Любовь-дар. Любовь-благословение.

– Разве я когда-нибудь мог сказать тебе «нет»?

Она с радостью позволила ему обнять себя.

– Как жаль, что я хотя бы раз не могу предстать перед тобой не в старой рубашке, а в атласе или шелке, – прошептала она, пробегая пальцами по царапинам, оставленным поленьями.

Он прижал ее к себе с таким отчаянием, с каким умирающий цепляется за остатки жизни. Погладив волосы, он обхватил ее голову руками и прижался щекой к ее щеке.

– Ты сама как атлас, – пробормотал он, вдыхая аромат ее кожи и волос. Дрожащими пальцами он стащил с ее плеч рубашку. Она стояла перед ним, прекрасная в своей наготе. Алан опустился на колени и прижался губами к ее животу, лаская языком нежную кожу. Он словно пытался навсегда запомнить изгиб ее бедер, легкий трепет груди, упругость сосков. – И как шелк… – Он подхватил ее на руки и, нашептывая нежные слова, положил на расстеленную у очага постель. – Даже если ты будешь в рваном рубище, ты не станешь для меня менее прекрасной и желанной, – прошептал он, припадая губами к жаждущей его прикосновений вздрагивающей плоти.

До этой ночи их любовь омрачалась его виной, отчаянием, сожалением о неизбежном расставании. Теперь он знал, что любит ее и поэтому должен покинуть, чтобы дать ей возможность связать свою жизнь с более молодым и достойным человеком и построить свое счастье. Осознание этого делало предстоящее расставание менее болезненным для него.

Он не в состоянии подарить ей вечность, зато может подарить ночь, полную любви и страсти. То, что нельзя выразить словами, можно передать прикосновениями, ласками, поцелуями. То, что нельзя загладить извинениями, можно смягчить нежностью губ. Его любовь была нежной и в то же время страстной. Если раньше они все же что-то утаивали друг от друга, то теперь между ними не осталось никаких тайн, никаких преград.

Лицо Дженни пылало от только что пережитого наслаждения, на глазах блестели слезы в тот миг, как она склонилась над ним, и он застонал, когда ее губы и маленькие волнующие груди унесли его в волшебную, заоблачную высь.

На следующее утро, когда Дженни склонилась к нему с чашкой кофе в руках, от нее исходил его запах, смешанный с тонким ароматом ее тела. Волосы были спутаны и растрепаны. И все равно ему казалось, что нет на свете женщины красивее, и он не мог оторвать от нее глаз.

– Иди, посидим вместе, девочка. – Он взял ее за руку и подвел к креслу-качалке перед очагом.

Она устроилась у него на коленях.

Кресло слегка поскрипывало, они смотрели на огонь и думали каждый о своем.

– Как-то ты спрашивал меня, как я привыкла к одиночеству, – проговорила она, легонько касаясь губами его груди. – Я думаю, человеку, всю жизнь прожившему в городе, это довольно сложно понять. Я привыкла к длинным зимам, когда на улице холодно и морозно, а снегу столько, что можно неделями не иметь возможности выйти наружу. Единственный способ общения – это телефон.

– Для горожанина, – сказал он, – понятие одиночества не столько географическое, сколько душевное. После первого ранения и ухода Элизы я едва не сломался, даже одно время начал пить, но вовремя одумался, в основном благодаря Сэму и Слейду, которые совместными усилиями быстро привели меня в чувство. Но я намеренно отгородился мыслями от всего, что стало для меня недоступным: семейный очаг, жена, дети. Словно какая-то часть меня умерла. – Он помолчал, а потом продолжил: – А после гибели Слейда я чувствовал себя так, будто от меня осталась одна пустая оболочка – тело без души. Но потом я встретил одну хорошенькую, гордую, самостоятельную, искреннюю и отзывчивую маленькую леди, которая научила меня вновь радоваться жизни.

Она прижалась щекой к его груди.

– Я рада, что сумела помочь.

Он погладил ее по спутанным волосам.

– Ты бы и отцу сумела помочь, если б захотела. Ты нужна ему, Дженни.

Он почувствовал, как она на секунду застыла в его руках, затем снова расслабилась.

– Он знает, где меня найти.

Алан вздохнул.

– Ты стала бы заботиться о нем, а он – о тебе. И мне было бы гораздо легче оставить тебя, если б я знал, что о тебе есть кому позаботиться.

– Я не нуждаюсь ни в чьей заботе, ты же это знаешь, Алан.

– Напомни мне об этом, когда я в следующий раз буду завязывать тебе шнурки. – Он почувствовал, как она улыбнулась. – Что ты станешь делать, если потеряешь пансион?

Она помолчала, потом пожала плечами.

– Не знаю, я пока еще не думала об этом. У меня была неплохая работа в туристическом агентстве. Когда я уходила, они сказали, что для меня всегда найдется место. Не знаю – возможно, вернусь туда. – Она грустно улыбнулась. – А может, возьму ружье, явлюсь на аукцион и под страхом смерти заставлю всех претендентов на «Кедры» отказаться от своих притязаний.

Дженни придвинулась ближе, наслаждаясь, быть может, последними минутами близости с Аланом. Озеро последнее время стало совсем спокойным. Еще немного – и кто-нибудь, скорее всего Арчи, приедет за ними.

Я не буду рыдать, цепляясь за Алана, пообещала себе Дженни. Когда придет время, отпущу его с миром, дам возможность жить без угрызений совести.