Книга Стрельба по "Радуге" - Фридрих Незнанский

— Я так и понял. И решил не мешать работать, — ухмыльнулся Александр Борисович. — И я оказался прав, судя по твоему виду. Все-все, молчу! — он отгородился от Агеева ладонями. — Вчера был задержан и доставлен в следственное управление, на Новослободской, господин Ловков. Задерживал его в офисе на Красносельской Иван Рогожин — ему было поручено. И тут мне открылась одна любопытная деталь. Допрос шел часов до восьми. Я ждать не стал, да и мое присутствие было необязательным. А с Иваном я вечером разговаривал. Результатов, сказал, около нуля, то есть почти ничего. Все отрицает, никаких угроз не было — выдумки, жестких требований пострадавшим не предъявлял, все документы подписаны ими добровольно. Свидетель — нотариус. Его нашел-таки наш Макс, и тот вызван к следователю для дачи показаний сегодня, в середине дня. Будут очные ставки. Словом, на что-то серьезно рассчитывает Ловков, потому что крутится, как черт на сковородке, — ничего не знает, и вообще, сам никого пальцем не трогал. Это, кстати, верно, под его руководством костолом работал, Федор Кривин, бывший капитан милиции, был уволен за неоднократные «превышения». Самый нужный в охране кадр, но его дома не нашли, где он, неизвестно. Грошев таких и подбирал себе. Второго костолома, Степана Рулева, — данные на него практически те же — пока тоже дома нет. На службе у обоих отгулы. Но вряд ли они скрылись, может, у баб задержались? День-то у них вчера был тяжелый: переволновались, не смогли выполнить задание своих шефов.

— А Грошев? — спросил Филипп.

— Этот должен был явиться сам, ему Рогожин звонил, Грошев обещал, но так и не появился. Сегодня возьмут тепленьким. Вот стервец, и на что рассчитывает? Ну, с Ловковым понятно: у того, очевидно, серьезная «крыша» еще на прошлой службе. Иван сказал, что, когда получал постановление на задержание и обыск в офисе и дома, чувствовал очень сильное сопротивление. Его начальнику какой-то серьезный «дядечка» звонил и что-то, в буквальном смысле, вбивал в трубку. Значит, свой большой вес чувствовал. Но Иванов шеф отделывался общими фразами: мол, не наша инициатива, мы исполнители, а на каком уровне решали, лично я, сказал, не интересовался, может, в Генеральной прокуратуре. И тот «дядечка» был якобы чрезвычайно недоволен. Иван говорил: громко сопел в трубку, гулко кашлял, — давил, короче, морально.

— Обыски уже были?

— А что, поучаствовать хочешь?

— Да век бы не видел, — отмахнулся Агеев. — Меня другой фигурант интересует.

— Что ж, интерес вполне понятен, — хмыкнул Турецкий. — А у Ловкова в офисе были изъяты те самые документы, которые подписывала вся троица. С Петуховым, как ты знаешь, обошлись без мордобоя, поскольку тот сразу со всем согласился.

Сейчас эти документы изучают в следственном управлении. После задержания Грошева отправимся с обыском на Рублевку, домой к Ловкову. Если хочешь, я попрошу Ивана, он захватит тебя к Грошеву, познакомишься с ним лично, так сказать. Может, пригодится. В будущем.

— В будущем — не думаю, а так — следовало бы. Дело-то вот в чем. Вчера довольно поздно я стал невольным свидетелем телефонного разговора бывшей супруги Грошева с ее сыном, тем самым, что с Петуховым работал. То есть нагло, но без крови. Мальчишка еще, ему что-то двадцать шесть, что ли. С матерью не ладит, папенькин сынок. Думаю, такой же сукин сын. Не повезло женщине… — Филипп вздохнул. — Да, так о разговоре. Сын этот, Игорь, сказал, что он ночует у отца…

— Вот, почему ты… — немедленно «догадался» Турецкий. — А то я подумал было, что ты проводил допрос, или опрос, свидетеля ночью, что, как тебе известно, запрещено законом.

— Какой допрос? Не перебивай! Он сказал, что отцу очень плохо, совсем плохо. И что мать должна как-то помочь ему, что ли? На что получил категорическое и даже оскорбительное «нет». Словом, малая семейная разборка. Она заявила, что и на порог Грошева не пустит, мол, чтоб и духу его не было. Я сперва не понял причину такой ненависти, и только когда услышал ее исповедь, сообразил. А дело вот в чем. Видимо, чувствуя, что над ним собирается гроза, Грошев решил хоть как-то обеспечить свои тылы. Его ж Гусева, хозяйка квартиры, ты сам говорил, весьма невежливо попросила выйти вон! А теперь и Татьяна заявила, чтоб его вещей даже близко не было, не пустит, дверь не откроет. Я-то ведь тебе наш с ней разговор в общих словах пересказал, а когда прослушаешь запись полностью, поймешь, что иначе и не будет. Так что у Грошева сейчас абсолютно все — в подвешенном состоянии. И в этой ситуации его можно основательно прижать теми фактами, о которых рассказала Татьяна. Там случился автомобильный наезд со смертельным исходом, за рулем был пьяный Грошев, а сел за него на три года его подчиненный, которому тот хорошо заплатил. Фамильным брильянтовым колье собственной супруги. Ну, и отец Татьяны здорово его выручил своими связями. Известно также и о контактах Грошева в криминальном мире. Татьяна слышала в телефонных разговорах мужа клички «Баляба», «Дубовый» и другие. Причем разговоры у него с ними шли почти приятельские. А жены он не стеснялся потому, что помер генерал Милютенко, и он почувствовал свою полную власть над ней. При живом ее отце Грошев рук не распускал, боялся. Хотя она сама может уделать кого угодно.

— Ты-то откуда знаешь? Успел удостоиться?

— Кончай острить, я серьезно. А после смерти Милютенко Грошев словно с цепи сорвался, только что не уродовал жену кулаками. Как она его раньше не выгнала? В общем, она воспользовалась тем наездом в качестве спасительного шанса. Пригрозила правду в суде открыть, Грошев испугался и немедленно согласился со всеми ее требованиями, ушел с одним чемоданом. Такая вот диспозиция в настоящее время в этом благородном семействе.

— Ну, так вот же она открыла тебе Грошевские тайны? Не испугалась? А почему ты думаешь, что в суде испугается?

— Это она мне их открыла, рассчитывая на мою, извини, порядочность.

— А с каких пор порядочность нуждается в извинении? Не понял!

— Ей бы, я думаю, очень не хотелось, чтобы как-то пострадала память об отце. Все-таки генерал, Герой России, порядочный мужик, в Афгане мы о нем слышали много хорошего. А тут получается, что он вроде бы в собственной семье бандита «крышевал». А бандит этот — муж дочери, зять родной, с которым она худо-бедно прожила два десятка лет, сына вырастила… Вот тут у нее и главный пунктик. Отца бы надо вывести из всех этих показаний… А, с другой стороны… Не знаю, сложный для меня пока вопрос. Ты уж сам реши, Сан Борисыч. Я на тебя надеюсь. Между прочим, так и Татьяне сказал. Она говорила, что ей звонил очень любезный мужчина, предупреждая о моем приезде. Вот я и намекнул, что именно этого «любезного» и попрошу разобраться. Такие дела, Саня.

— Ну, любезнодак любезно… Нам-то что, жалко? Попроси ее в следующую встречу — не знаю, когда у вас назначена, — более четко сформулировать свои показания, с твоей, разумеется, помощью. Пусть выглядит и максимально конкретно и… ну, как-нибудь так, чтоб ей самой краснеть не пришлось. Ты поможешь сформулировать, я думаю. Не откажешь интересной женщине в посильной помощи?

— Не волнуйся, и в непосильной — тоже.

— Вот, за что тебя глубоко уважаю… Ладно, ты поедешь на задержание?