Книга Жизнь и Любовь (сборник) - Евгений Бузни

Водитель не успел опомниться от испуга при виде меня на дороге, а я уж его дверцу на себя и его чуть не за грудки:

– Сейчас же в Краснокаменку в больницу отвезёшь меня и девочку. Не возьмёшь – убью гада!

Краснокаменка – это посёлок совсем рядом от того места. Взял «Жигулёнок» нас. И минут через десять я уже оперировал. Меня там в больнице все хорошо знали. Не раз бывал у них. Район-то ведь наш, Ялтинский.

Но, должен вам, молодой человек, признаться, почти не надеялся, что получится. Однако часа два ремонтировал её. Там гипс, там зашить, там отрезать, там кусочки стекла вынуть. Смешно вспоминать – попутно аппендицит вырезал. Вдруг, думаю, выживет человечек, а он у неё на пределе и создаст новую проблему. Никогда так раньше, да, пожалуй, и потом, не уставал, и, вы знаете, когда уже заканчивал, что-то всё же пело внутри. Так верилось, что она выживет.

Как вымыл руки, сразу попросил отвезти домой. Гости давно ждали и волновались. На другой день перед отъездом позвонил в больницу, и мне сообщили, что девочка умерла. Расстроился я, конечно, ужасно. И не потому, что много сил потратил, а как стали передо мной её глаза, которые она открыла на несколько мгновений, так и остались в памяти на всю жизнь такие огромные голубые и плачущие без слёз: «Больно!»

Я, может, из-за них потом, когда через пять лет вернулся из Африки, куда уехал в командировку сразу после той аварии, с женой разошёлся. Ей, видите ли, не нравилась моя работа врача, а скорее всего, просто меня не любила. А мне всё глаза той девочки снились. Однако наш развод с женой оказался кстати, хотя я не предполагал этого.

Когда я с дедом в поезде разговаривал, то был уже не женат. И как он мне историю со своей дочкой напомнил, то её голубые глаза так ожили в памяти, что просто невозможно, до чего захотелось их снова увидеть. И в то же время с болью в душе думаю: «Сколько я сделал, чтобы она жила, а её отец ищет меня через шесть лет, чтобы выругать за то, что не спас её. Вот ведь где несправедливость жизни. Тот-то он мне сразу не по нраву пришёлся».

Именно эта мысль заставила меня сразу выдать себя фразой: «Зачем я вам нужен?»

Только дед от этого моего вопроса сразу оторопел.

– Как? – говорит. – Это вы были?

– Ну, я, я, – отвечаю. – И что? Старался спасти, но не получилось. Медицина, понимаете ли, к сожалению, не всесильна. Я сам страдаю от этого не меньше вашего. Я, может, женился бы на ней, если бы спас.

А дед, знаете ли, рот раскрыл, будто я его утюгом по голове стукнул, и вдруг как вскочит, девушку, что на верхней полке лежала, за плечо схватил, тормошит её и бормочет:

– Оленька, Оленька, вот же он, вот же он наш спаситель.

А у самого из глаз слёзы катятся.

Девушка на полке поворачивается и, сам бы никогда не поверил, задрожало во мне всё. Смотрю – будто два кусочка неба глянули на меня. Её глаза. И сразу узнала меня. Шёпотом так говорит:

– Он.

Видела-то меня всего мгновение. Да и когда – шесть лет назад.

Не знаю, каким образом она с верхней полки спрыгнула, да только через секунду почувствовал, что прижалась ко мне, целует губы и шепчет:

– Спасибо, спасибо, спасибо!

Рассказчик замолчал, сняв пальцем слезу, выкатившуюся из уголка глаза. Молодой человек повернулся к нему, обратившись по имени отчеству, которое узнал из рассказа, и спросил:

– Владимир Иванович, а как же получилось, что она жива? Ведь вы же звонили в больницу?

– Да, звонил. Но судьба, видите ли, играет с нами порой непредвиденные шутки. В то утро, как оказалось, со скалы сорвалась девушка в районе Краснокаменки. Её привезли в туже больницу, но после того, как я уже уехал. Она была в безнадёжном состоянии и умерла. Когда я позвонил, мне о ней и сказали. Я же тогда второпях не спросил даже имени спасённой мною девушки. А потом сразу же уехал в командировку, будучи уверенным, что моя подопечная не выжила. Так что дед, когда Оля стала поправляться, через несколько дней уже не мог меня найти. А, вернувшись из Африки, я опять-таки не поехал работать в Ялту, а остался в Москве. Поэтому я пропал для деда, а я и не знал, что меня ищут голубые глаза, которые я только во сне видел.

– Ну и где же они сейчас?

– Э-э, дорогой мой, пора догадаться. Вон они спят напротив. Мы с тех пор никогда не расстаёмся. И дочурка с нами. Ну, что? Зажёг вас мой сюжет? – смеясь, спросил мужчина с нижней полки.

Письмо

В почтовом ящике лежали телеграмма и письмо. Он достал и хотел уже вскрыть запечатанный бланк, как надпись на конверте заставила его вздрогнуть и тут же забыть о телеграмме.

Ключ с трудом попадает в замочную скважину – рука не поднимается. Но вот дверь отперта, шапка привычно летит на вешалку и, не снимая пальто, он садится за стол и разрывает конверт. Перед глазами надпись на месте обратного адреса: «Целую. Твоя Аленька».

Она никогда не писала ему писем. И зачем, если в любом конце города его можно найти по телефону?

«Целую». Почему так жарко от этого слова? Они давно друзья, но ещё ни разу не говорили о любви, и желанные губы казались такими недосягаемыми. А тут прямо на конверте…

Командировка. Он не видел её почти две недели, но штамп «местное» говорил о том, что она в городе. Что же могло произойти?

Сотни вопросов опередили руки, торопливо разворачивающие лист, сотни вопросов устремились в строки письма.

«Мой милый, дорогой, самый-самый хороший! Уж ты прости меня, пожалуйста.

Я никогда не писала тебе, но сейчас… прости, пожалуйста. Никак не могу собраться с мыслями. По телефону сказать это невозможно. Ты поймёшь меня правильно, я уверена. Мы давно с тобой не виделись. Как странно всё-таки жизнь распоряжается нами? Неделю назад я купалась в море и прыгала со скалы. А сегодня у меня… рак.

Это ужасно. Рак. Ты не можешь себе представить. Всё было так хорошо. И вдруг… Мне очень страшно.

Сначала меня просто положили на обследование. Я всегда не любила больницы. У меня даже не было здесь ни одного знакомого врача. Теперь есть. Но и те ненадолго. Один из них сказал, что у меня непонятная опухоль. «Это рак?’ – спросила я. Он не ответил.

Я умираю. Никак не могу поверить.

Хочу, хочу, хочу жить!

Милый, я должна тебя увидеть. Помоги мне! Ты ведь знаешь, что я не сентиментальна, но умирать страшно.

Мне так хотелось что-нибудь сделать заметное. Ведь я жила для чего-то. Ты заставлял меня поступать в аспирантуру. Ты говорил, что я буду учёным. Ты видел во мне больше меня самой. И только сегодня я поверила тебе. Поздно поверила.

Опоздала. Это слово мучает меня, преследуя каждую секунду. Оно мечется передо мной, висит над ресницами, и как только я поднимаю глаза, оно раскачивается чёрным маятником. Тогда я боюсь смотреть вверх, но глаза сами поднимаются, и я закрываюсь подушкой. А иногда мне кажется, что оно давит меня изнутри и скоро разорвет. Опоздала.