Книга Не вспомню - Джессика Броуди

– Мне хотелось сразиться с ним, – говорю я задумчиво. – Всерьез хотелось. Но я не смогла. Это было как… Даже не могу объяснить. Словно я запретила напасть на него себе самой.

– Боюсь, это целиком моя вина, – говорит он, вздыхая.

– Ваша вина? – Мое удивление безгранично.

– В твою ДНК внедрен инстинкт бежать. Но не сражаться.

– Что? – Я смотрю на него непонимающе.

– Поначалу я хотел дать тебе обе возможности, чтобы ты по крайней мере смогла защищаться, но мой запрос по этому поводу был отвергнут. Существовало опасение, что, если ты будешь наделена еще и бойцовскими импульсами, то при твоей силе это может создать в дальнейшем немалые проблемы, если тебе придет в голову… – Он ухмыляется. – Скажем так, если тебе придет в голову взбунтоваться.

Я смотрю на него совершенно ошеломленная, ничего не понимая. Его слова для меня абсолютно непостижимы.

– И тогда, – продолжает он, не замечая моей растерянности, – я решил, что лучше будет наделить тебя просто инстинктом к бегству. Чтобы ты могла благополучно скрыться в любой опасной ситуации. Вот почему ты, вероятно, чувствуешь неодолимое желание бежать, стоит столкнуться с чем-либо угрожающим.

Я почти лишилась дара речи. Кажется, мой язык слишком велик для рта. Но потом я едва слышно выдавливаю вопрос:

– Кто вы такой?

Он отводит взгляд, словно стыдясь чего-то. Потом глубоко вдыхает и отвечает:

– Я тот человек, который сделал из тебя то, что ты есть.

Что я есть!

А не кто.

От осознания той страшной пропасти, которая разделяет смысл двух этих простых слов, я содрогаюсь всем телом.

– И что же именно я представляю? – Мне мгновенно вспоминается обрывок разговора Хезер и Скотта, подслушанного незадолго до ухода из их дома. …Возникает ощущение, что она… Что она робот какой-то. – Я человек? – Вопрос вырывается у меня прежде, чем мое дыхание перехватывает.

Он вздыхает так, словно из всех многочисленных вопросов именно этот он и страшился услышать.

– Если отвечать кратко, то да.

– Но только если кратко? – спрашиваю я в ужасе.

Рыжеволосый склоняется, чтобы снять оковы с моих рук, а потом прислоняется спиной к ржавому железному шкафу, который, кажется, был оставлен здесь за ненадобностью много лет назад.

– Понимаешь, – говорит он будто нехотя, – это не так просто, как тебе представляется.

Я хмурюсь и мотаю головой.

– Не понимаю. По-моему, я задала прямой и несложный вопрос.

– Тогда позволь мне самому спросить кое о чем, – начинает он, немного подумав и скрестив на груди руки. – Если человек – предположим, мужчина – теряет в аварии руку или ногу, которую ему заменяют хорошо сделанным протезом, то есть искусственной рукой или ногой, он остается человеческим существом?

Я потираю пальцами кисти рук. Браслеты наручников оставили на них покрасневшие отметины, в том числе и вокруг татуировки, которая сейчас заметно побледнела.

– Да, конечно.

Мой собеседник кивает.

– А если он лишается всех конечностей и получает взамен четыре протеза – две руки и две ноги? Он по-прежнему человек?

– Ну да, – пожимаю плечами я.

Он кривит рот, отчего его борода начинает топорщиться.

– Хорошо. Теперь предположим, что он слепнет, и его глаза заменяют миниатюрными камерами, которые посылают в мозг сигналы, дающие ему представление о том, что он видит. Он все еще человек?

Я молча киваю уже без прежней уверенности.

– А потом он нуждается в пересадке сердца, и хирурги вшивают ему синтетический орган. Его изготовили в лаборатории, но оно функционирует в точности как обычное сердце. Можно ли его считать человеком и тогда?

Я начинаю ерзать на стуле. Мне совершенно не нравится то, к чему он клонит.

– Да, вероятно.

– А затем у него отказывает мозг, но специалисты имеют возможность скопировать все его воспоминания и пережитый опыт в компьютер. И вшивают ему искусственный мозг, который работает не хуже прежнего.

– Вы говорите обо мне? – Мой голос дрожит, а зрение помутилось от навернувшихся на глаза слез. – Вы имеете в виду, что это у меня синтетические мозг и сердце, а конечности заменены протезами?

– Ну-ну, не надо так. – Рыжеволосый отталкивается от шкафа и поспешно подходит ко мне. Встав передо мной на колени, он поднимает взгляд. А я снова замечаю, какой добротой светятся его глаза.

– Нет, Сейра. Я всего лишь хотел показать тебе на конкретном примере, насколько сложный вопрос ты задала.

Я ощущаю, как невероятное чувство облегчения охватывает все мое существо.

– Ведь что делает человека человеком? – продолжает он. – Сердце? Мозг? Наши чувства? Или конечности? Опроси сотню людей, и ты получишь сто различных ответов.

Я же всматриваюсь в свои ноги, вспоминая, с какой скоростью они несли меня через лес. Я двигалась так быстро, что мой преследователь заметно отстал.

– Что вы хотите сказать? – спрашиваю я внезапно охрипшим голосом. – Как это все применимо ко мне?

– Сейра, – отвечает он с нежностью. – Ты особенная. Таких, как ты, больше нет. Величайшее творение всей моей жизни.

– Творение? – переспрашиваю я, и мои губы немеют. – Что вы со мной сделали?

Он берет мою руку и начинает ее поглаживать.

– Я сделал тебя совершенством.

У меня пересыхает во рту. Хочу сглотнуть, но лишь задыхаюсь. Мне хочется говорить, но я не в состоянии ничего произнести. Впрочем, может, это и к лучшему, поскольку я сама не знаю, что хотела бы сказать.

– Ты первое человеческое существо в мировой истории, созданное исключительно научными методами. В тебе заложен самый безупречный генетический код из всех возможных. Благодаря генной инженерии в тебе соединилось все, о чем мечтали люди испокон веков: красота, сила, ум, неуязвимость для болезней.

Его слова терзают мою душу. У меня дрожат губы, трясутся пальцы. Я мотаю головой, желая остановить его речь, но не могу. И он продолжает:

– Многие десятилетия ученые ведут исследования в области синтетической биологии. Их цель – создать новую жизнь с нуля. Синтезировать в лаборатории то, что мать-природа легко творила миллионы лет, а потом усовершенствовать созданное. Но прежде никому не удавалось продвинуться дальше простейших одноклеточных организмов. То есть никому до нас. До… тебя. Ты единственная в своем роде. Чудо науки.

Гнев вскипает в моей груди. Потому что я не желаю быть чудом науки. Не хочу иметь с этим ничего общего.

И именно злость возвращает мне голос. Я открываю рот, чтобы высказать все вслух, но не успеваю даже начать.