Книга P.O.W. Люди войны - Андрей Цаплиенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не было никакого последнего слова, вообще ни слова не было, потому что им ни на что не дали времени. Открыли дверь и выстрелили. Просто пристрелили, – сказал генерал Прадо в ответ.
Это было девятого октября шестьдесят седьмого, примерно в полвторого дня. Доброволец, который выполнил приказ 500–600, – унтер-офицер Марио Теран. «Он был моим курсантом в «учебке», он был хорошим профессионалом, уж не сомневайтесь», – сказал о нем Гари Прадо.
Солдатам приказали сделать несколько выстрелов по мертвому телу Че. Его собирались выставить на обозрение журналистам. Нужно было представить дело так, как будто бы Че погиб в бою. После этого рейнджерам дали отдохнуть. А Хулия Кортес бегом помчалась к школе:
– Охранников у дверей уже не было. Я в отчаянии вошла, уже бегом, и еще в дверях увидела тело, оно лежало на том же месте, где сейчас стоит этот стол. Я пришла, а он смотрел на меня с того момента, как я вошла. Он смотрел мне в лицо. Я подошла к нему, а он продолжал на меня смотреть, и тогда я поняла, что он неживой. Дальше я плохо помню, говорят, в этот момент я, как безумная, закричала.
Гевару привязали к стойке вертолета, на котором прилетел Сентено Анайя. В городке Валлегранде военные заранее подобрали место, куда собирались положить его мертвое тело. Он лежал с открытыми глазами на раковине для стирки белья в лавандерии, прачечной местного госпиталя. А рядом с ним позировали военные в идеально выглаженной форме. Единственная привилегия, которую оказали Команданте. Остальные тела свалили рядом. Все это видно на снимках и на кинопленке, отснятой специально привезенным оператором. Фотограф, кстати, потом сокрушался, что если бы он тоже взял с собой киноаппарат, то наверняка заработал бы изрядно.
Тело Эрнесто, вместе с другими телами, похоронили возле взлетно-посадочной полосы аэродрома, а могилу сровняли с землей. Перед тем как уничтожить все следы этой казни, министр внутренних дел Боливии Антонио Аргедас приказал отрубить Че кисти рук. Министр собирался отправить их в Вашингтон, в качестве доказательства смерти Че. Но потом передумал. И отправил на Кубу, вместе с фотокопией дневника Эрнесто. Тайну безвестной могилы знали немногие. И наконец раскрыли ее, тридцать лет спустя.
В чем, собственно, сомневается генерал Гари Прадо:
– Я и сейчас верю тому, что мне сообщили в Валлегранде после расстрела. Что тело Че уничтожено, от него ничего не осталось. Такая была инструкция. Военные обычно четко выполняют приказы.
* * *
Полтора года спустя, 27 апреля шестьдесят девятого, президент Боливии Рене Барриэнтос погиб в авиакатастрофе, в районе боливийской сьерры. Это была диверсия, но виновные так и остались ненайденными.
Через два года после того, как погибла Таня, на улице, выстрелом в лицо, был убит Онорато Рохас, тот самый крестьянин, который выдал герильерос Хоакина. Убийца неизвестен.
Четыре года прошло после герильи, и Андрес Селич, избивавший Че Гевару, был и сам до смерти замучен под пытками в тюремной камере. Его обвинили в терроризме, в том, что он готовил покушение на очередного боливийского диктатора, генерала Бансера.
А еще пять лет спустя в Париже застрелили Хоакина Сентено Анайя, того самого полковника, который командовал расстрелом Че.
24 февраля 2000 года в руках бывшего министра Антонио Аргедаса взорвалась мина. Он зачем-то нес ее домой. Такова официальная версия. Следователи не смогли найти фактов, говоривших о том, что это было убийство.
Марио Теран остался жив. Но то, что ему досталось, пожалуй, хуже смерти. Несчастья преследуют его и по сегодняшний день. Вскоре после расстрела он сошел с ума. В 1969 году Марио Теран пытался покончить с собой. Он выбросился из окна многоэтажки в городе Санта-Крус, но выжил. После этого его несколько лет содержали в закрытой психлечебнице. Когда Теран вышел оттуда, он ослеп.
Престарелого инвалида Гари Прадо заключили под арест в две тысячи девятом за то, что он якобы помогал возможным организаторам свержения президента Эво Моралеса. Группа подозреваемых была расстреляна полицейским спецназом в одной из гостиниц города Санта-Крус. Генерал пытался доказать, что лидер группы появился в гостях у него под видом журналиста, но Прадо мало кто поверил.
* * *
Когда затих звук двигателя вертолета, увозившего тело Че в Валлегранде, Хулия Кортес снова зашла в здание школы. В ней пахло порохом, огарками свечей и кровью. На полу лежал перевернутый тяжелый грубо сколоченный деревянный стул. Рядом темнело пятно. Дверь то открывалась, то закрывалась, впуская в помещение разные порции солнечных лучей, и пятно, казалось, меняло свои очертания в зависимости от того, как на него падал свет. К школе подошел деревенский священник. Остальные все еще не решались выходить из домов.
– Что мне с этим делать? – спросила девушка.
– Пожалуй, закопать, – растерянно произнес священник.
Тогда Хулия осторожно собрала пропитанную красным землю с утоптанного грунта простого пола. Она складывала комья в подол платья, которое аккуратно подвернула, обнажив острые колени. Когда под ее руками появилась коричневая земля и не осталось ни одного темного пятна, Хулия, придерживая подол, вышла из школы и направилась за угол постройки, туда, откуда виднелся поросший густым лесом склон и грунтовая дорога, уходившая дальше, в горы.
Хулия наклонилась, медленно выкопала возле школы углубление и аккуратно переложила туда всю красную землю, которую принесла с собой. Она тщательно сняла с рук все то, что к ним пристало, и тоже сложила в углубление, а потом засыпала его. Теперь он здесь остался навсегда.
Нас разделяет с ним несколько кварталов и три с половиной столетия. От моего дома до памятника на площади дойдешь, пожалуй, за полчаса. Дистанцию во времени преодолеть можно только в пространстве собственной фантазии. Впервые я эту попытку сделал после того, как Яаков Амидрор, бывший руководитель военной разведки Израиля, вернул мне пятигривневую купюру. Живет в Израиле такой человек, зовут его Яаков Амидрор. Яаков носит кипу, изучает Тору и Талмуд и о славном своем прошлом вспоминает лишь тогда, когда к нему приезжают журналисты, особенно иностранные. И тогда, перед камерой, он снова как будто бы превращается в главу аналитического отдела армейской разведки, в советника министра обороны и командира-десантника. Мы говорили с ним о том, возможна ли война между Израилем и Ираном, и, в общем-то, сюжетные линии нашего разговора никак не относятся к Украине. Но оказалось, что отставной генерал Амидрор – нумизмат и бонист, и он попросил меня взглянуть на украинские гривни. В кармане у меня нашлась пятерка. Я протянул ее генералу. Амидрор сразу же узнал человека на банкноте.
«Хмельницкий?» – спросил меня он. Вопрос был риторический и ответа не требовал. «А знаете, – продолжил генерал, – что евреи считают Хмельницкого самым большим своим гонителем после Гитлера?» Я начал было спорить, но на тот момент моих исторических знаний явно не хватало, чтобы полемизировать с главой аналитического отдела разведки ЦАХАЛ, пусть даже и бывшим. К тому же, бесполезно спорить с человеком, который не просто убежден в своей правоте, а верит в нее. Генерал отдал мне пятигривневую банкноту. Она вернулась ко мне вместе с нехрестоматийным любопытством. А через некоторое время я читал хроники свидетеля казацкого восстания, Натана Ганновера, который, даже судя по названию, испытывал невероятный ужас перед Хмельницким. Хроники озаглавлены не иначе как «Пучина бездонная», это эмоциональное и жесткое описание страшной участи, на которую казаки Богдана Хмельницкого обрекали евреев. Но в хрониках Ганновера и в книгах о великом восстании на украинских землях я находил только тысячи фактов и не находил человека. И не мог ответить ни на один вопрос «Почему?», который я так часто сам себе задаю. Но вдруг, вспомнив, как в Иерусалиме я смотрел в спокойные, как зной ближневосточной пустыни, глаза израильского генерала, я увидел снег самой великой украинской зимы. Он был весь в красных пятнах крови, желтой ряби от конской мочи и серых отметинах грязи, до которой могли достучаться только мощные копыта. Кажется, лошадей в Киеве той зимой было много. Больше, чем людей.