Книга Дрессированные сучки - Виржини Депант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему не рассказала сразу?
— Да потому, что Королева-Мать всегда меня опекала, теперь она впервые о чем-то меня просит, а я плюю ей в рожу. А еще потому, что боюсь, ты ведь можешь меня бросить, уедешь один, а я останусь, ну, и все, что из этого следует…
Одним движением подбородка он отмел все мои подозрения и страхи.
— Прекрати нести этот бред! Я тебя не брошу, увидишь, как это будет здорово, когда мы наконец свалим отсюда, да еще с деньгами, конечно, потребуется время…
— Кому ты ее продашь?
— Не задавай мне этих гребаных вопросов, не забивай себе голову. Эта дискета — настоящая бомба, ты и вообразить не можешь… Старуха и знать не знала, каким сокровищем владела… Не грызи ты себя из-за нее, с ней все кончено, точно тебе говорю, главное, не переживай, если что случится…
Он меня рассмешил. Я видела, как все гнусно, знала, что мы сейчас делаем, но обо всем забывала, стоило мне дотронуться до него, положить руку на его зверушку.
И все-таки рефлексы сработали: когда он спросил о Соне и третьей дискете, я ответила:
— Не знаю, где ее искать, она живет то там, то тут, двух ночей не спит в одной кровати.
— Думаешь, у тебя получится отыскать ее?
— Сделаю, что смогу, вот только Соня меня не слишком жалует, не знаю почему. Но в любом случае — постараюсь.
Виктор был разочарован и раздражен этой задержкой, хоть и ликовал, потому что снова правильно угадал, вцепившись в меня мертвой хваткой. И потому что был близок к цели.
Пока он скручивал последний косячок, я шарила в вещах Мирей в поисках куртки — на улице зверски похолодало. Потом пошла в ванную, причесалась, не забыв вычистить из щетки свои волосы. Я не торопилась — в конце концов, мы оба уже оделись и вид был вполне пристойный. Я улыбнулась своему отражению в зеркале: надо же, глаза блестят, как у нее, стали такими большими, светлыми, блестящими… На раковине валялись шпильки Мирей, я машинально взяла несколько, закрутила волосы в пучок, нашла, что мне идет — вид такой благородный и шея длинная и тонкая.
Мы покурили. Виктор был чертовски доволен. Я тоже, потому что рассуждал он об одном: как все будет шоколадно, когда мы достанем третью дискету. Миленькие истории, бодрые обещания… Мне трудно было поверить, что вся эта куча счастья достанется мне задарма плюс к той радости, которой он меня научил. Но я потихоньку привыкала, природная недоверчивость таяла.
Черная ночь, лестницы на улице Дидро, Саид и Масео спускаются, я поднимаюсь. На середине мы встречаемся, и я спрашиваю, улыбаясь:
— Полюбил гулять по ночам?
— Перестал спать…
— Сиди дома, читай книжку…
Вид у Саида и вправду был усталый, улыбался он через силу, в глаза мне не смотрел, как будто стыдился того, что его уличили в бессоннице. Я предложила:
— Я тоже заснуть не могу, а домой идти не хочется. Давай, что ли, погуляем вместе?
Сначала мы шли молча, испытывая некоторую неловкость, но постепенно воздух квартала успокоил нас, утешил, обнял, и мы пустились в свой ночной дозор: лестница за лестницей, площадка за площадкой…
— Я помню этот подвал, мы однажды вывалили туда целую машину белья, совсем зеленые были, дураки, творили черт знает что… Хозяином здесь был Большой Мустаф, помнишь его?
— Да нет…
— Красивый парень, высокий, с усами, трахался с женой мясника, однажды их застукали, так Мустафа чуть не линчевали при всем народе.
— Ну да, конечно, теперь вспомнила, он еще сильно закладывал за воротник и от этого становился дурной…
Мы карабкались по холмам, захваченные врасплох ностальгическим ражем, заглядывались на окна.
— Помнишь, на шестом жила девушка?
— Да, там был классный бардак. У нее водились денежки, так однажды, на вечеринке, она разложила кокаин по чашкам.
— Чему тут удивляться — ее родители, оба, работали в "Монде".
— Она потом застрелилась…
— Ага… но она с детства была с прибабахом, так что я не удивилась…
Мы бродили часа три, забыв о времени, Масео без устали обнюхивал каждый угол.
Впервые за долгое время я почувствовала: это был мой квартал, мой дом, а теперь мы все потеряли.
Теперь город принадлежит другим людям.
И он уступает и отдает чужакам свои дома. Похотливый и покорный. Продается тому, кто больше платит.
Красота не умерла, она просто стала печальной. Так могла бы выглядеть моя любимая подруга, припечатанная к кухонному столу первым встречным. Ни соучастия, ни сопротивления. Холодная красота. Что-то кончилось.
Я посмотрела на Саида. Он выглядел таким печальным, поникшим, потерянным. А мне нечего было ему сказать, нечем утешить, я не могла даже соврать, чтобы подбодрить друга.
В конце концов мы вырулили на улицу Пьер-Блан, перед "Аркадой". Сказать было нечего. Развалины еще не начали разбирать, на боковой стене сохранились граффити на английском, сделанные рукой Саида: "Take" и "More", только краски выцвели.
Масео рванул на пепелище, и Саид немедленно приказал ему вернуться, боясь, что пес поранится.
Так и закончилась наша ностальгическая прогулка.
У Матье еще горел свет, я предложила зайти, но ни мне, ни ему не хотелось.
Ночь стала прозрачно-серой, начинался новый день. Я спросила:
— Проводить тебя?
Саид хотел вернуться домой, пока Лора не ушла на работу. Он все повторял с виновато-раздосадованным видом, что огорчает ее, но дом такой тесный и он не может все время торчать в четырех стенах. Ночью он обо всем забыл, а теперь вот вспомнил и расстроился. Саид выглядел одновременно проштрафившимся и раздосадованным. У дверей его дома мы выкурили по сигарете и обнялись на прощанье, как члены одной семьи, горюющие по дорогому покойнику.
Масео залаял — ему все надоело, он хотел наконец домой.
Мы попрощались и разошлись.
Я вернулась на рассвете.
Разувшись, поняла, что стерла ноги до волдырей. Прогулка с Саидом… Наконец-то можно лечь.
Явился из своей комнаты Гийом, присел на край кровати рядом со мной. Вид у него был обескураженный.
— Почему ты вот так смылась? Никого не предупредила…
— Мне там было не по себе. Пошла проветриться.
— И гуляла до сих пор?
— Ну-у, встретила Саида, пошли по "большому кругу", на лестницах каблуки обломала.
— Матье не въехал, как это ты с ним не попрощалась! Никто не въехал. Даже я забеспокоился.
