Книга Путь в Царьград. Бремя русских - Александр Харников

Когда-то еще дед нынешнего хозяина острова, Арнольдус Вандерхорст Второй, командир южнокаролинского ополчения во время Первой Американской Революции, успевший после создания США побывать губернатором Южной Каролины, построил здесь свое поместье, и даже сделал глубоководные причалы для больших судов. Отец хорошо знал Илайаса Вандерхорста, отца нынешнего хозяина.

А во время Второй Американской Революции, известной у янки как Гражданская война, я успел повоевать вместе с Арнольдусом Четвертым, нынешним хозяином поместья. И я знал, что это человек, на которого можно полностью положиться. А нам нужно было, чтобы во время нашего захода в Чарльстон на корабле не было бы ничего подозрительного. Более того, из-за того, что штат чарльстонской таможни был укомплектован исключительно чиновниками-янки, то присутствие на борту «Алабамы» во время захода в порт президента Дэвиса или же генерала Форреста, равно как и наших друзей-югороссов, могло навести американские власти на вполне определенные мысли, что было бы весьма нежелательно.

Когда мы причалили к пирсу, к нам подбежал пожилой негр, в котором я с удивлением узнал Юлиссиса – черного слугу, сопровождавшего Арнольдуса во время войны.

Тот начал размахивать руками и кричать, подпрыгивая на пирсе:

– Частная собственность, масса. Сюда нельзя.

Я помахал ему в ответ рукой и ответил:

– Юлиссис, приятель, неужто я так сильно изменился, что ты меня не узнаешь?

Широкое черное лицо слуги вдруг расплылось в улыбке:

– О, масса Оливер! Старый Юлиссис будет рад вас видеть.

Юлиссис повернулся ко второму негру, помоложе, и сказал:

– Джонни, возьми конец и привяжи его, а я пока сбегаю и скажу массе. Он будет очень рад видеть массу Оливера и его друзей.

Через полчаса я, папа, президент Дэвис и генерал Форрест уже сидели в гостиной огромного здания. У каждого в руке было по стакану с самодельным виски, а из кухни неслись какие-то очень вкусные запахи. Тем временем, Слон и другие русские разгружали ящики с оружием.

Я в двух словах рассказал Арнольдусу о том, зачем мы сюда пришли. Тот посмотрел на меня и сказал:

– Оливер, ты мой друг и соратник. Так что даже если бы я не разделял твоих намерений, я б тебе все позволил. Конечно, я сочту за честь, если президент и генерал, а также твои русские друзья погостят у меня несколько дней. Никто не узнает о вашем визите – мои ребята умеют держать язык за зубами. Так что зови своих друзей, да и всю команду – ведь по законам южного гостеприимства никто не должен остаться голодным!

Чем нас только не кормили – ради нас зажарили целого быка, вино и виски лились рекой, на стол подавали то кукурузную кашу, то бататы, то жареных перепелок. А супруга Арнольдуса, Энн Оллстон Вандерхорст, похоже, следила за тем, чтобы каждый потолстел как минимум на десять фунтов.

После обеда мужчины уединились с сигарами в курительной комнате на третьем этаже. И тогда хозяин поместья сказал:

– Джентльмены, у меня к вам одна личная просьба. Возьмите моего сына Арнольдуса Пятого с собой – он мне не простит, если у него не будет возможности поучаствовать в Третьей Американской Революции. И не говорите об этом моей супруге Адель – она очень переживает за Арни.

Сидевший тут же Арни, лучась от сознания собственной значимости, добавил ломающимся баском:

– Да, папа, пожалуй, маме лучше ничего не говорить.

Когда мы вышли из курительной комнаты, Адель внимательно посмотрела на всю нашу компанию.

Потом она подошла к нам и сказала:

– Почему-то мне кажется, господа, что ваш визит сюда неспроста. Я чувствую, что вы собираетесь взять нашего Арни с собой, слишком уж у него довольная физиономия. Я – дочь Юга, и не мне прятать родного сына за свою юбку. Да пребудет с вами Господь, и да хранит он вас и моего сына!

4 октября (22 сентября) 1877 года. Утро. Санкт-Петербург. Гатчинский дворец. Штабс-капитан гвардии Николай Арсеньевич Бесоев

Сухая золотая осень в Петербурге сменялась осенью мокрой. В последние дни начались затяжные нудные дожди. И вот почти уже неделю серое небо плакало мелкими каплями на землю, будто смывая в прошлое события бурного лета 1877 года.

Моя экспериментальная гатчинская рота специального назначения хоть и не была еще собственно спецназом, но существовала уже без малого полтора месяца и прошла первичное слаживание. Бойцы притерлись друг к другу, к новым условиям службы, и приступили к режиму усиленных тренировок. К тому времени была уже готова и новая форма, с высочайшего соизволения в значительной степени пошитая по нашим образцам. Спецназовцы получили суконные кителя и брюки цвета хаки, и такого же цвета кепи. По зимней форме одежды вместо кепи полагалась черная кубанка, а в качестве верхней одежды крытый белым с серыми разводами сукном короткий бараний полушубок. В качестве обуви, вместо тяжелых юфтевых сапог, я заказал более удобные берцы, с самыми настоящими литыми резиновыми подошвами. Питерская российско-американская резиновая мануфактура «Треугольник» уже вполне качественно отливает их из натурального каучука. Таким образом, после моих почти трехнедельных мучений рота была должным образом одета, обута и экипирована.

Император, то бишь полковник Александров, регулярно бывающий на наших занятиях и тренировках, тоже потребовал у своего портного построить ему мундир по нашему образцу. Получилась форма для «старшего комсостава». Александр Александрович выглядел в ней величественно и грозно, как человек-медведь. Суров, но справедлив – истинное воплощение России.

Кстати, о комсоставе. Взводными я взял к себе молоденьких подпоручиков, только закончивших в этом году петербургские военные училища. Опыта командования спецназом здесь все равно ни у кого нет, а учить с нуля – все же проще, чем переучивать. В бытовых же делах, связанных с солдатской жизнью, основная нагрузка легла на старших унтеров и ротного фельдфебеля, плотно севшего на хозяйство.

Несмотря на запрет Марии Федоровны, к нам повадились бегать и ее сыновья: девятилетний цесаревич Николай и семилетний Георгий. Мальчишки во все времена мальчишки. Кстати, Николай, по местному Ники, ничуть не напоминает закомплексованного и заторможенного императора Николая II, известного нам по прошлому варианту истории. Нормальный, немного шебутной, любознательный пацан. Что его так испортило – бог весть. Может, повлияло суровое английское воспитание, практикуемое в семье Романовых, вкупе с запретом учителям задавать и спрашивать у цесаревича уроки? То ли сказался удар японского городового саблей по голове, или же несчастная, в чем-то даже извращенная любовь к Алисе Гессенской, вкупе с рождением больного наследника. Знал же он, на что шел, когда брал гессенку в жены, ибо в той семейке гемофилик на гемофилике сидел и гемофиликом погонял.

Не знаю, может, сработал какой-то один из этих факторов, а может, все три вместе, но в любом случае мальчика надо спасать, пока еще не поздно. А вместе с ним спасать и многомиллионную Российскую империю. Ведь если не угнетать, а развивать его природные задатки, то из этого мальчика выйдет правитель ничуть не хуже Алексея Михайловича, по прозвищу Тишайший, который пусть и не будет совершать резких движений, но при этом, не теряясь под ударами судьбы, будет вести Российскую империю через все бури от победы к победе.