Книга "Снег", укротивший "Тайфун" - Анатолий Терещенко

Как вспоминал Павлов, «это было большое, отделанное красным деревом помещение, вдоль стен которого стояли мягкие кожаные кресла. На возвышении располагался огромный письменный стол на резных ножках, покрытый синим сукном. Мы расселись в креслах, а товарищи постарше, с Шпигельгласом во главе, заняли стулья прямо перед подиумом.

Вдруг позади стола бесшумно открылась небольшая дверь, которую я принял было за дверцу стенного шкафа, и вышел человек в пенсне, знакомый нам по портретам. Это был Берия. Его сопровождал помощник с папкой в руках. Не поздоровавшись, нарком сразу приступил к делу.

Взяв у помощника список, он стал называть по очереди фамилии сотрудников, которые сидели перед ним. Слова его раздавались в гробовой тишине громко и отчетливо, как щелчки кнута.

– Зарубин!

Один из сидевших перед столом встал и принял стойку «смирно».

– Расскажи, – продолжал выдавливать из себя жуткие по содержанию слова в такой аудитории нарком, обжигая разведчика леденящим взглядом, – как тебя завербовала немецкая разведка? Как ты предавал Родину?

Волнуясь, но тем не менее твердо и искренне один из самых опытных нелегалов дал ответ, смысл которого состоял в том, что никто его не вербовал, что он никого и ничего не предавал, а честно выполнял задания руководства. На это прозвучало угрожающе равнодушное:

– Садись! Разберемся в твоем деле.

Затем были названы фамилии Короткова, Журавлева, Ахмерова и других старослужащих разведки, отозванных с зарубежных постов. Унизительный допрос продолжался в том же духе с незначительными вариациями.

Мы услышали, что среди сидевших в кабинете были английские, американские, французские, немецкие, японские, итальянские, польские и еще бог знает какие шпионы. Но все подвергнувшиеся словесной пытке, следуя примеру Василия Михайловича Зарубина, держались стойко. Уверенно, с чувством глубокой внутренней правоты отвечал Александр Михайлович Коротков, под руководством которого я прослужил в дальнейшем несколько лет в нелегальном управлении.

Спокойно, с большим достоинством вели себя Исхак Абдулович Ахмеров и другие наши старшие коллеги.

Совещание, если его можно так назвать, – оно было похоже на экзекуцию, – закончилось внезапно, как и началось.

Дойдя до конца списка и пообещав опрошенным «скорую разборку», Берия встал и, опять не говоря ни слова, исчез за дверью. Его помощник предложил нам разойтись.

Никаких дополнительных разъяснений к увиденному и услышанному не последовало. Мы были ошеломлены. Просто не верилось, что все это произошло наяву. Для чего было разыграно это действо? Почему Берия решил подвергнуть опытных разведчиков такой «публичной казни»? Для их устрашения?

Мы терялись в догадках, но в конце концов склонились к тому, что эта демонстрация была задумана, чтобы преподать урок нам, молодым: будьте, мол, послушным инструментом в руках руководства НКВД и не думайте, что пребывание за границей укроет кого-либо от недреманного ока Центра…»

Конечно, это была, по разумению Лаврентия Берии, «профилактическая беседа», которой он намеревался нагнать страху на присутствовавших разведчиков, недавно назначенных после «наркомовской прополки ежовского поля».

А вот пример, приведенный другим свидетелем этого совещания.

Берия в беседе с каждым сотрудником, как вспоминал присутствовавший на этом совещании Павел Судоплатов, «пытался выведать, не является ли он двойным агентом, и говорил, что под подозрением сейчас находятся все».

Моя жена была одной из четырех женщин – сотрудниц разведслужбы. Нагло смерив ее взглядом, Берия спросил, кто она такая: немка или украинка.

– Еврейка, – к удивлению Берии, ответила она.

С того самого дня жена постоянно предупреждала меня, чтобы я опасался Берии.

Предполагая, что наша квартира может прослушиваться, она придумала для него кодовую кличку, чтобы мы не упоминали его имени в своих разговорах дома. Она называла его князем Шадиманом – по имени героя романа Антоновской «Великий Моурави», который пал в борьбе за власть между грузинскими феодалами.

Дальновидность моей жены в отношении судьбы Берии и ее постоянные советы держаться подальше от него и его окружения, оказались пророческими.

* * *

Но пора раскрыть биографическую страницу и нашего героя – выдающегося советского разведчика Исхака Абдуловича Ахмерова (1901–1975).

Родился он в городе Троицке Челябинской области – татарин по национальности. Отец умер, когда Исхаку было несколько месяцев. Мать вместе сыном поселилась у своего отца, который был кустарем-скорняком. В 1912 году скончался и дед. Пареньку пришлось «пойти в люди» – податься в батраки. Получив среднее образование, он поступает в Коммунистический университет народов Востока. После – на факультет международных отношений Первого государственного университета (ныне МГУ. – Авт.), который закончил в 1930 году. По окончании вуза молодого специалиста-международника заметили кадровики органов госбезопасности и предложили работу. Он согласился, и в течение 1930–1931 годов воюет, в том числе и на незримом фронте, в Бухарской республике с басмачами.

В 1932 году он уже сотрудник ИНО ОГПУ и после непродолжительной стажировки НКИД направляется в командировку в Турцию под прикрытием секретаря генерального консульства СССР в Стамбуле. Потом он работал в Трапезун-де (Трабзоне). В 1934 году Ахмерова направляют на нелегальную работу в Китай, куда он прибыл по чужим документам через Европу. Под видом турецкого студента он поступил в американский колледж для иностранцев в Пекине. Для него это была удачная «крыша».

Через несколько лет, в 1935 году, его назначают на нелегальную работу в США. Он проводит там ряд блестящих вербовочных операций, приобретая агентуру, в том числе и из высокопоставленных чиновников.

Второй раз в США он был в период с 1942 по 1945 год, возглавляя новую нелегальную резидентуру, жил под псевдонимами Билл Грейнке, Майкл Грин и Майкл Адамец. Ахмеров и его супруга в Америке отработали блестяще. Только за годы войны они переправили в СССР 25 тысяч пленок с секретными материалами. Они прекрасно разбирались в тонкостях внутриполитической обстановки в США.

«В Исхаке Абдуловиче я видел тот идеал разведчика, которому стремился подражать. Это был человек, – напишет со временем его младший коллега и друг генерал-лейтенант В. Г. Павлов, – с колоссальной трудоспособностью и неиссякаемой энергией. Удивляла его упрямая настойчивость в достижении поставленной цели. И огромная сила воли. Не скрою, даже знавшим его достаточно хорошо казалось, что он несколько суховат, чрезмерно сдержан, не только неразговорчив – молчалив. Но, как я убедился, это происходило от его великой скромности. Он никогда не выпячивал своих заслуг, а они были огромны…

В начале 1940 года, когда состоялось наше знакомство, передо мной предстал сорокалетний худощавый, подтянутый мужчина в строгом, безупречно выглаженном костюме. По своему внешнему виду он напоминал дипломата. С этим образом хорошо гармонировали негромкий, спокойный голос и размеренная, чуть запинающаяся, но абсолютно правильная речь что на русском, что на английском языках.