Книга Подонок в вашей голове. Избавьтесь от пожирателя вашего счастья! - Дэн Хэррис

Согласно брошюре, можно «занять любую комнату» на одного или двух человек. Я прокручивал в голове неприятные картины возможных соседей-хиппи с седыми волосами, собранными в пучок. Повара «заботливо приготовят» вегетарианскую еду. Нам будут каждый день назначать «работу йогов» по хозяйству, на кухне или «звон в колокольчики», что бы это ни означало. Прилагался внушительный список «Чего не нужно брать с собой», который, кажется, написали в 1983 году. Среди прочего он включал в себя часы с будильником и плееры. Ретрит будет проходить в «величественной тишине», что предполагает отсутствие общения друг с другом и внешним миром, за исключением экстренных ситуаций.

Целых 10 дней без единого слова – то, за что цеплялись все, кому я рассказывал о ретрите. Люди, которым я осмеливался признаться, всегда спрашивали одно и то же: «Как же ты проживешь так долго без общения?» Как ни странно, молчание меньше всего меня беспокоило. Я не думал, что там будут люди, с которыми мне так уж захочется поговорить. По-настоящему меня пугали физическая боль и скука ежедневной медитации с утра до вечера на протяжении 10 дней. Для человека со слабой спиной и хроническим неумением сидеть спокойно, это должно было стать не самым приятным отпуском.

Я вызываю такси, дорога на север в округ Марин занимает час. Когда мы едем через пролив, я чувствую себя ягненком, который сам идет к жертвеннику. Я получаю сообщение от Сэма, который завидует тому, что мне предстоит пережить. Он безупречно рассчитал время. Меня ободряет напоминание о том, что эти ретриты оставляют бесценный опыт. Я даже недавно читал о них статью в «Нью-Йорк Таймс», которую написал Роберт Райт – профессор философии Принстонского университета, а также полемист, брюзга и агностик, не верящий ни в какие мистические вещи. Райт писал, что обрел «возможно, самый замечательный жизненный опыт» своей жизни на подобном ретрите, нашел «новый вид счастья» и пережил «момент знакомства с ящерицей».

При этом никто не гарантирует каких-то больших прорывов, в духовных кругах их называют «пиковое переживание». Единственное, что несомненно будет – и это подтверждал Сэм – тяжелое испытание первых дней. Классический империализм разума: я бросаюсь сразу во второй или третий день, воображая себя замкнутым и несчастным.

Мы приезжаем в Спирит Рок примерно в четыре часа вечера. Когда мы сворачиваем с шоссе на дорогу до лагеря, я замечаю дорожный знак с надписью: «Доверься президенту».

Боже праведный.

Но какое же красивое место! Оно похоже на пейзажи французских импрессионистов. Нас окружают холмы, покрытые золотистой травой, выжженной солнцем, тут и там на них торчат островки ярко-зеленых деревьев. Центр представляет собой ряд стоящих на холме симпатичных деревянных домиков с японскими крышами.

Я захожу с чемоданом в главный кабинет и замечаю первых коллег по медитации. Они очень солидно носят бейджи Национального Общественного Радио, а также носки с сандалиями.

Мы распределяемся по комнатам и получаем «работу йогов». Я начинаю понимать, что «йогами» здесь называют медитирующих. Мне говорят, что я буду «мыть котлы».

Аллилуйя: мне досталась комната для одного человека на втором этаже одного из четырех общежитий. Жилье скромное, но не ужасное. Небольшая кровать стоит возле окна. Белые стены. Коричневый ковер. Зеркало и раковина. Общая ванная комната внизу.

В шесть часов ужин – и мой первый шок: еда превосходна. Соус из гороха, свежий хлеб, салат с отличной заправкой и укропом, суп из свежих кабачков.

Я жду своей очереди, нагружаю тарелку и оказываюсь в неловкой ситуации а-ля школьная столовая, когда непонятно, куда нужно сесть. Нас примерно сто человек. Толпа состоит в основном из седых бэби-бумеров. Многие из них, очевидно, знакомы – наверное, они постоянные участники групповых медитаций на западном побережье. Нам еще не запретили разговаривать, поэтому все беззаботно болтают.

Я замечаю двух чернокожих женщин и четверых молодых людей, двое из которых азиаты. Есть пара женщин-инвалидов в колясках с электродвигателями. У этих колясок на удивление жестокие названия вроде «Jazzy»[33]и «Rascal»[34].

Я нахожу свободное место возле милой пожилой пары, которые заводят со мной беседу. Я делюсь своими опасениями о том, что первые дни будут суровыми. Дама ободряет меня, говоря, что это не так тяжело: «просто как смена часового пояса».

Когда мы заканчиваем есть, к нам обращается главный повар по имени Мэри, веселая женщина с лицом херувима и короткими каштановыми волосами. Будет три приема пищи: завтрак, обед и легкий ужин. Есть правила: нельзя приносить еду в комнаты, нельзя заходить в обеденный зал, пока повар не даст сигнал колокольчиком, после еды нужно выстроиться в линию и положить свои тарелки в пластиковый контейнер для посудомойщиков. Для строгих веганов есть специальная зона «простой пищи». Для людей с особой диетой есть полка, на которой можно хранить свой запас пророщенной пшеницы или чего-то еще. Мэри была вопреки ожиданиям не так уж строга. Я представлял себе буддистскую сестру Рэтчед[35]. «Я надеюсь, что вы будете относиться к обеденной зоне как к своей собственной кухне», – сказала она, и, кажется, действительно так думала.

Церемония открытия проводится в зале для медитаций, который расположен в элегантном строении на выступающей из земли скале чуть меньше, чем в сотне метров от общежития. При входе все снимают обувь и оставляют ее в маленькой прихожей. В просторном светлом зале полированный деревянный пол и много окон. Спереди стоит алтарь со статуей Будды, перед ним около дюжины ковриков разложены аккуратными рядами. Многие пришли пораньше, чтобы занять себе место и построить своеобразное гнездо для медитации из маленьких деревянных лавочек, круглых подушек, называемых «дзафу», и тонких шерстяных пледов. Они сидели с закрытыми глазами скрестив ноги в ожидании начала. Эта картина посылает мой «сравнивающий разум» в свободное плавание. Я в стане врага.

Для тех, кто еще не умеет сидеть как принято, есть несколько рядов стульев позади ковриков. В итоге я, конечно, сидел в самой дальней части комнаты, как это было в старшей школе.

Усевшись, я поднимаю глаза и тут же вижу учителей, входящих в комнату один за другим. Они молча идут с каменными лицами. Колонну замыкает Гольдштейн. Я узнал его по фотографиям на обложках его книг. Он выше, чем я ожидал. Гольдштейн идет широкими медленными шагами. На нем рубашка на пуговицах и брюки песочного цвета с высоким поясом. Я вижу проплешину в середине его головы, а по бокам – короткие каштановые волосы. У него угловатое лицо с большим, элегантно выступающим носом. Он отрастил бородку. Он выглядит очень серьезным и в целом производит даже слегка пугающее впечатление.

Учителя занимают свои места в переднем ряду, и одна из них, 50-летняя азиатка по имени Камала, приветствует нас. Ее манера держаться подчеркнуто мягкая и выразительная. Я начинаю думать, что они, наверное, преподают во всех школах, куда ходили все эти люди. Она официально открывает ретрит и объявляет, что с этой минуты мы «погружаемся в тишину». Новые правила: никаких разговоров, чтения и секса. Я читал, что есть понятие «йога-интрижка», когда люди влюбляются в кого-нибудь из партнеров по медитации, пытаются заигрывать взглядом и строят разгоряченные фантазии. Оглянувшись, я убеждаюсь, что со мной такого произойти не может.