Книга Милый друг Ариэль - Жиль Мартен-Шоффье

— Когда генералы Линкольна обвиняли Гранта[56]в алкоголизме, президент всех их посылал подальше, рекомендуя пить то же виски, что и он. Принимая во внимание все услуги, которые я вам уже оказал, вам следовало бы внять этому совету. Я охотно назову вам марку своего любимого бренди, и вы сможете подарить мне бутылку. Или даже целый ящик.

Дело явно пахло скандалом. Дармон вышел из себя:

— Когда настанет ваш черед явиться на допрос к следователю Лекорру, расскажите ему о Гранте и Линкольне: XIX вам очень идет — я имею в виду не только век, но и округ тоже[57]. И еще: мне не нравится ваш тон. Вы забыли, с кем говорите. Как бы вам не пожалеть об этом.

На что Гарри ответил с полнейшим хладнокровием:

— Ага, теперь вы мне угрожаете. Неужели вы решили опуститься до моего уровня?

Разозлившись на то, что последнее слово осталось не за ним, Александр повернулся к Гарри спиной и, не попрощавшись, потащил меня прочь, забыв, что я пришла не с ним, а с его противником, и объявив, что у Гарри слишком дурной вкус, чтобы быть моим кавалером. Он был прав, но дурной вкус меня забавляет. Я попыталась выправить ситуацию:

— Сама жизнь отличается дурным вкусом.

— Может быть, — согласился Александр, — но это не причина, чтобы завоевывать первую премию по дурновкусию.

Эта острота развеселила его (он повторял каждое свое удачное словцо раз по десять) и настроила на снисходительный лад. В общем-то, ему не хотелось ссор. И он неожиданно отослал меня назад, к Гарри, чтобы успокоить его. К счастью, тот догадался меня подождать, и мы с ним вместо того, чтобы терпеть до конца душераздирающие вопли Нормы, отправились ужинать в ресторан. На сей раз ничего грандиозного — всего лишь «Гранд Марш», обычное заведение на площади Бастилии, рядом с Оперой. Пять минут спустя он уже забыл о размолвке с Александром. Его беспокоила только его нервозность:

— Мне наплевать, что он держит меня за алкаша, я не обижаюсь. Да ему и не удастся меня обидеть, поскольку он никем, кроме своей персоны, не интересуется, он не способен нащупать у человека болевую точку. Но зато меня очень волнует его обидчивость. Он ослеплен собственным величием: корона съехала ему на глаза и застит свет. Если «его превосходительство» вызовут к следователю Лекорру, боюсь, он расколется на первой же минуте.

Лекорр уже дважды вызывал к себе Поля. К великому изумлению генерального штаба «Пуату», этот чиновник дал ход анонимным письмам. Гарри пыжился, стараясь не принимать угрозу всерьез:

— Мы заключаем контракты с десятками стран. Всем известно, что эта процедура сопровождается выплатой комиссионных. И вот этот борец за законность начинает расследование, опираясь на обвинения какого-нибудь паршивого клерка, уволенного за некомпетентность. Это ни на что не похоже. Мы просто опередили принятие закона — в конце концов он будет утвержден, как это произошло с контрацептивами, абортами, отказом от военной службы по религиозным соображениями и прочим. И выплата комиссионных тоже будет узаконена.

Он сидел, удобно развалившись в кресле и посмеиваясь. Казалось, эта неожиданная судебная каверза его забавляет. Он даже не думал считать следователя Лекорра своим врагом. Он видел в нем партнера, с которым ему предстояло сыграть долгую интересную шахматную партию:

— В любом случае мы выиграем. Если нам не удастся похоронить дело, мы пустим этого господина по ложному следу. Поверьте мне, у меня достаточно запасных ходов, на которые наше правосудие клюнет как миленькое. Ну а уж пресса…

По-моему, «Пуату» и ее чудодейственные препараты слегка повредили ему мозги: он воспринимал любую свою инициативу как надежно апробированную вакцину. Решив проверить его первичные реакции, я спросила, что он будет делать, если правосудие заинтересуется им самим. Но его такие пустяки не смущали.

— Я, моя милая, ровно ничем не рискую. Это когда вашим дружкам Полю и Александру подставят ножку, их тут же затопчут. А меня поддержат минимум полсотни добрых душ. «Пуату» действительно идет впереди в разработках вакцины анти-СПИД. А я тот самый сейф, где хранятся научные данные этой группы. Пара-тройка дискет с информацией, и я позволяю нашим конкурентам выиграть месяцы работы и миллиарды долларов. Уверяю вас, американские лаборатории прекрасно сумеют защитить меня от преследований. И правосудие нескоро добьется мандата на арест и выдачу старины Гарри. Если же дела пойдут скверно, уеду на Мальту. А потом начну путешествовать. Знаете, у холостяков, живущих за счет фирмы, имеются кое-какие заначки. Я стану туристом. В моем возрасте это вполне естественно.

Упиваясь собственным апломбом, он заказал себе огромное блюдо морепродуктов, затем толстенный шатобриан[58]по-беарнски, а к ним бутылку белого «Сансерра» и бутылку красного. Трапеза грозила затянуться часа на два, не меньше, а пока что он начал оглядывать меня так, словно я была из шоколада. Он облизывался от удовольствия, заранее предвкушая все гадости, которые собирался мне наговорить. Господи, и до чего же он был тучен! Словно шину проглотил. Но при этом прекрасно гармонировал с интерьером. Турецкие коврики, потолок, разрисованный розовыми облачками, гигантские люстры из плексигласа под хрусталь — весь этот ресторан, как и мой спутник, просто исходил вульгарностью. И все же здесь, как и в обществе Гарри, мне было хорошо, мне все нравилось, и я почти растрогалась, увидев, как он обмотал шею салфеткой и взялся смаковать свои устрицы. Неожиданно в зал ввалилась целая ватага пьяных шотландцев. Они щеголяли в килтах, и я внимательно оглядела их, одного за другим. Гарри объяснил мне, что завтра на стадионе Парк де Пренс состоится матч регби Франция — Шотландия. Я удивилась:

— Мне казалось, что матчи проводят обычно в конце недели.

— Верно. А у нас сегодня вечер пятницы.

Ай-яй-яй! Я совсем оторвалась от действительности, мне-то казалось, что сегодня среда. Но Гарри отвлек меня от размышлений, попросив спуститься на грешную землю. Делать нечего, я обратила взор на горилл за соседним столом. Мне всегда нравились мускулистые мужские ноги, а уж эти, когда их обладатели стояли, были просто великолепны; однако за столом весь шарм этих мощных зверей пропадал начисто. Единственный из них, чье лицо мне приглянулось (да и возраст, и плечи, и рот, и все остальное тоже), сидел ко мне спиной. И все же трудно было не обращать на них внимание. Они изучали меню, как будто расшифровывали иероглифы, засыпали официанта вопросами, перекрикивали друг друга, гоготали на весь зал… Едва усевшись, они спросили виски и то и дело подливали себе из бутылки, которую потихоньку передавали из рук в руки. От одного их запаха можно было охмелеть, но в общем они вели себя почти так же пристойно, как любители оперы, и ужин прошел неспешно и приятно, под тихую воркотню Гарри, который бесконечно пережевывал любимые сюжеты: Александр, Миттеран, Поль, «Фигаро», «Монд», Африка — ни один из них не был забыт. Я машинально кивала, поглядывая тем временем на наших соседей — не миллионеров, не жирующих бездельников, а обыкновенных буржуа, знающих, куда они пришли (для некоторых из них это местечко, может быть, было раем, хотя по их средствам довольно ненастным). Когда Гарри наконец разделался со второй бутылкой, я предложила ему пройтись вместе со мной пешком, а шоферу велеть подождать на площади Вогезов. Я думала, он бросится меня обнимать, так он обрадовался.