Книга Как ненасилие защищает государство - Питер Гелдерлоос

Репортёр: «Что вы можете сказать о витринах, разбитых во время сегодняшней акции протеста?»

Протестующий: «Наша организация известна своей приверженностью ненасилию. Мы осуждаем действия экстремистов, разрушающих этот протест в глазах благонамеренных людей, заботящихся о спасении лесов / прекращении войны / остановке выселения людей на улицу».

Редко прямая речь активистов занимает больше двух строчек текста или десяти секунд видео в корпоративных СМИ. Ненасильственные активисты, говоря как в примере выше, тратят ускользающее время, когда они находятся в центре внимания, переходя в оборону: они делают свою проблему вторичной по отношению к заботам элиты (уничтожение собственности протестующими), явственно признают на публику слабость, неудачу и дезорганизацию (причём одновременно берут на себя ответственность за других протестующих и вопиют о том, что не получилось их сдержать) и, не в последнюю очередь, публично наносят удар в спину союзникам и раскалывают движение.180 Тот же обмен репликами должен был выглядеть так:

Репортёр: «Что вы можете сказать о витринах, разбитых во время сегодняшней акции протеста?»

Протестующий: «Это бледнеет в сравнении с жестокостью истребления лесов / войны / выселения людей. (Вставьте важные факты по теме)».

Под давлением или при ответе на вопросы сотрудников правоохранительных органов активисты должны настаивать на том, что они не ответственны лично за уничтожение собственности и не могут давать комментарии по поводу мотивов тех, кто там был. Но лучше не разговаривать с сотрудниками корпоративных СМИ как с человеческими существами, поскольку они редко ведут себя, как полагается людям. Активистам лучше отвечать только краткими утверждениями, тактично описывающими проблему; в противном случае редакторы, скорее всего, оставят из вашей речи только бессодержательные цитаты и вырежут информативные или острые высказывания. Если активистам удаётся удерживать внимание на актуальной проблеме, они могут извлечь пользу из последующих возможностей очиститься от обвинений, опять же, внедряя актуальную проблему в массовое сознание (такими тактиками, как написание писем редактору или проведение протестов против клеветнических обвинений со стороны медиаресурса). Но если активистам важнее очиститься от обвинений, чем решить проблему, они изначально обречены на провал.

С первого взгляда, воинственная концепция революции кажется более непрактичной, чем ненасильственная концепция, но это потому, что она реалистична. Людям нужно понять, что капитализм, государство, господство белых, империализм и патриархат — все они ведут войну против населения нашей планеты. И революция является интенсификацией этой войны. Мы не можем освободиться и создать миры, в которых хотим жить, если будем представлять себе фундаментальные социальные изменения как «блеск света во тьме», «завоевание сердец и умов», «говорение истины царям», «свидетельствование», «привлечение внимания народа» или любой другой парад пассивности. Миллионы людей умирают на этой планете каждый год лишь по причине недостатка чистой питьевой воды. Поскольку правительства и корпорации, узурпировавшие контроль над общественной землёй, не нашли способа обогащаться за счёт жизней этих людей, они оставляют их умирать. Миллионы людей умирают каждый год потому, что несколько корпораций и связанные с ними правительства не хотят допускать изготовления произведённых лекарств от СПИДа, а также других препаратов. Неужели вы думаете, что институтам и представителям элиты, держащим в руках власть над жизнью и смертью миллионов, не насрать на наши протесты? Они объявили нам войну, и мы должны вернуть её им. Не потому, что мы разгневаны (хотя и должны бы), не ради мести и не потому, что мы действуем импульсивно, но потому, что мы сопоставили возможность свободы с неизбежностью стыда от жизни под любым господством, которое только можно встретить в нашем конкретном уголке планеты; потому что мы понимаем, что некоторые люди уже сражаются, часто в одиночку, за своё освобождение и что у них есть на это право, и мы должны их поддержать; и поскольку понимаем, что переплетённые между собой тюрьмы, в которые заточён наш мир, на настоящий момент устроены так хитро, что единственный способ освободиться — это сражаться и уничтожить эти тюрьмы, разгромив тюремщиков любыми необходимыми способами.

Понимание того, что это война, может помочь нам решить, что делать, и создать эффективные стратегии для долгого пути. Те из нас, кто находится в Северной Америке, Европе и некоторых других частях мира, живут в иллюзии демократии. Правительство вежливо притворяется, что никогда не стало бы убивать нас, если бы мы бросили вызов его власти, но это лишь тонкий внешний лоск. В своём ежегодном докладе Конгрессу 3 декабря 1901 г. президент Теодор Рузвельт, говоря о текущих врагах, заявил: «Мы должны воевать с беспощадной эффективностью не только против анархистов, но и против всех, активно и пассивно поддерживающих анархистов».181 Сотню лет спустя, в сентябре 2001 г., президент Джордж Буш провозгласил: «Или вы с нами, или вы с террористами».182

Помимо демонстрации того, как мало изменилось за век наше правительство, эта цитата ставит интересный вопрос. Разумеется, мы можем отвергнуть заявление Буша, требующее от нас поклясться в верности Белому дому, а в случае отказа вставать в один ряд с Усамой бен Ладеном. Но если мы настаиваем на нелояльности, то, вне зависимости от наших личных симпатий, Буш уже осудил нас как террористов, и Министерство юстиции продемонстрировало, что готово преследовать нас в качестве таковых — своей кампанией против радикальных экологов, названных «экотеррористами»,183 шпионством Объединенной группы по борьбе с терроризмом против диссидентов и преследованием, репрессиями и депортацией мусульман и иммигрантов, ставшими основной внутренней деятельностью правительства по «безопасности» после 11 сентября. Мы можем с гордостью отметить, что ярлык «террорист» целенаправленно используется правительством для обозначения борцов за свободу уже десятилетиями, хотя, конечно, учитывая состояние нашего движения, эта честь была оказана нам преждевременно. Но мирному сопротивлению в США не комфортно в роли борцов за свободу. Вместо признания войны, которая уже идёт, мы засеменили на безопасную сторону дихотомии Буша, признаём мы её или нет, и нашим оправданием стало ненасилие.

Генерал Фрэнк Китсон, влиятельный британский теоретик по вопросам армии, полиции и контроля над обществом, чьи стратегии распространились и были приняты в государственном планировании и полицейских учреждениях США, разбивает народные волнения на три фазы: подготовка, ненасилие и партизанская борьба.184 Полиция знает о них и делает всё, что может, чтобы удержать оппозицию и невовлечённые массы на первых двух стадиях. Многие из оппозиции этого не понимают. Они не понимают, чего стоит перераспределение власти в нашем обществе, и не дают ни себе, ни своим союзникам пройти путь до конца.

Вполне очевидно, что государство больше боится насильственных групп, чем ненасильственных — я уже использовал это утверждение, доказывая бо́льшую эффективность воинственных групп. Государство понимает, что оно должно реагировать агрессивнее и энергичнее для нейтрализации воинственных революционных движений. Мне доводилось слышать высказывания многих ненасильственных активистов, переворачивающих этот факт с ног на голову, заявляя, что ненасильственные попытки революции более эффективны потому, что воинственные попытки будут зверски подавлены (в других главах я уже цитировал этих активистов, чтобы показать, что их основной заботой является собственная безопасность). Действительно, путь к революции, как его видят воинственные активисты, гораздо опаснее и труднее, чем тот, который представляют себе пацифисты, но его преимущество в том, что он реалистичен, в отличие от пацифистских фантазий. Предлагаю всё же остановиться подробнее на этих логических играх.