Книга Чернокнижник - Максим Войлошников

— Господин Лодья, что эти шведы никак не успокоятся? Все хотят они воевать. Уж и не знаю, что поделать? Иван Иванович, — царица кивнула на стоявшего рядом своего лекаря, высокого пятидесятилетнего чернокнижника, — предлагает нам посредничество французов, господина посланника Шетарди.

— Да, я полагаю, что путем взаимных уступок мы с ними замиримся, — сказал ворчливо Лесток.

— Мне уступать шведам ничего не хочется, но ежели мы, как Остерман того хотел, всю Финляндию займем, чаю я, что рассорит это нас насмерть и войну весьма затянет, — заметила Елизавета.

— Его превосходительство великолепный практик, но не ученый муж, потому и предлагает политический способ, — возразил Гавриил.

— А что вы предлагаете, господин академик? — с некоторым пренебрежением спросил лейб-медик.

— Вот, Ваше Величество! — Лодья вынул из кармана склянку, в которой ползали какие-то насекомые. — Полагаю, следует прибегнуть к силам природы, на которые человек может влиять.

И он протянул пузырек Елизавете.

— Что это? Да это же моль! — изумилась царица, взяв склянку в руки.

— Совершенно верно. И уверяю вас, что вскорости она сожрет все шляпы у «партии шляп»! А потом и парики. А зима в Швеции столь же холодна, что и в городе Петра Великого. Это охладит их мозги.

— А ежели не поможет? — недоверчиво удивилась Елизавета.

— Тогда другую моль применим, которая свинец жрет — оставим без пуль шведскую армию, пускай повоюют.

— А есть и такая? — с некоторой опаской спросила Елизавета.

— Есть, Ваше Величество.

— А что она еще кушает?

— Каждый вид моли жрет то, что ему предписано свыше.

— А сталь?

— Нет, сталь даже крысам не по зубам. По крайности — ружейная.

— Ага! — обрадовался лейб-медик. — Между прочим, это именно шведский король Густав Адольф во время Тридцатилетней войны первым применил штыковую атаку как отдельный вид боевых действий пехоты.

Лесток показал, что недаром начал он свою карьеру во французской армии и кое-чего усвоил из военных наук кроме умения драться на дуэлях.

— Так что, оставшись без пуль, они воевать отнюдь не перестанут.

— Но самого-то короля это новшество от почетной гибели не спасло. Его застрелили в сражении. Впрочем, как и короля Карла XII. За сто лет многие другие нации научились в штыковом бою не уступать шведам, — не согласился Лодья. — И русские среди первых. А к тому же еще и стреляют хорошо. А в наше время целые войска могут быть истреблены огнем.

— Предлагаю поступить по совету господина академика, — подытожила царица.

Как и говорил Лодья, вскоре в шведском ригсдаге случилось предсказанное им печальное событие. Причем, поскольку беда постигла только шляпы и парики одноименной партии, остальные восприняли это как подтверждение поговорки «бог шельму метит».

И «партия шляп» потеряла перевес в парламенте. Начались переговоры, которые завершились летом 1743 года подписанием мира. По договору шведы потеряли одну из пограничных волостей, и риксдаг избрал наследником престола Адольфа Фридриха, дядю русского наследника Петра Голштинского. Впрочем, русские очень даже зря надеялись на его дружелюбие. Левенгаупт был осужден на смерть, пытался бежать, но, будучи политическим трупом, спастись не смог. В Стокгольме и по сию пору стоит Генеральская горка, на которой его расстреляли.

Хельсинки.

Глава 28. Академия

В то время Академия переживала упадок — покойную Анну Иоанновну более интересовали шуты, нежели ученые, а регентшу Анну Леопольдовну вообще ничего не интересовало, и многие академические штаты пустовали. Секретарь академии Иван Шумахер выкручивался как мог, и, конечно, оказывал поддержку в первую очередь соотечественникам-немцам, которые были, понятное дело, в абсолютном большинстве. Впрочем, Лодью, пользовавшегося высочайшим покровительством, он старался не задевать. Тем более что Шумахеру только-только, ценою титанических усилий, удалось избавиться от «государева механика» Нартова, которого прочили ему на замену. Талантливый инженер, Нартов был столь же беспомощен в коммерции и академической дипломатии, как Шумахер в физике, что и облегчило дело, и он был отправлен обратно к своим механизмам.

Некоторые академики, такие, как астроном француз Делиль или ботаник немец Гмелин, были слишком заняты наукой. Однако у иных посредственностей, когда-то клюнувших на жалованье Российской академии, на родине им отнюдь не грозившее, назначение Лодьи в штат профессором вызвало зависть. Академики-немцы сильно гневались и ворчали по этому поводу:

— Дас шреклихе русише швайн!

Особенно их возмущали какие-то детские забавы с атмосферным электричеством, в которые он целиком погрузился. Лодья утверждал, что молния может быть увлечена на высокий железный шест, воткнутый в землю. Они решили поставить вопрос об исключении новичка из профессоров, дабы не компрометировал науку.

Лодья, похоже, затаил злобу, но молчал. Через некоторое время он подготовил специальное измерительное оборудование для изучения атмосферного электричества, подключенное к молниеотводу, собственноручно установленному им на крыше дома. На проведение эксперимента в ближайшую грозу были приглашены самые видные хулители Лодьи, дабы показать им, что они не правы, недооценивая исследовательский дар русского ученого.

Пришедшие с одобрением отметили, что в лаборатории прибрано с немецкой аккуратностью. Чисто вымытые полы блестели от невысохшей воды, на пороге каждого пришедшего академика встречала жена профессора, подавая тазик и влажное полотенце, чтобы сохранить в ходе эксперимента стерильную чистоту. Только один академик что-то заподозрил и отказался мыть руки. В это время за окнами загремел гром, и Лодья пригласил всех присаживаться. Сам он встал на небольшое возвышение, покрытое слоем смолы, и приготовился комментировать демонстрацию. В это время в молниеотвод ударила молния, в лаборатории полыхнула ярко-белая дуга, повсюду посыпались снопы искр, страшно громыхнуло, и академики попадали наземь бездыханные с дымящимися бровями, в том числе и тот осторожный, который не стал мыть руки. На лбу у них были круглые красные ожоги, а разорванные башмаки открывали посиневшие пальцы ног. Один Лодья стоял, но выражения его лица никто не видел и его чувства трудно описать…

Конечно, злосчастный виновник этого происшествия был тут же арестован и препровожден на академическую гауптвахту. Впрочем, заточение его было непродолжительным: той же ночью он вернулся домой. Решетка в камере гауптвахты оказалась выломана и заброшена на крышу соседнего здания. Больше вопрос об аресте Лодьи не поднимался. Были проведены торжественные похороны, семьям погибших во славу науки ученых установлены пенсии. Когда известие об этом печальном происшествии достигло Елизаветы Петровны, она сказала: «Бог дал, бог взял!» и велела заполнить освободившиеся штаты академии по преимуществу русскими. Тогда были приняты на работу вернувшийся с Камчатки путешественник Крашенинников, астроном Красильников, литератор Тредиаковский и физик Теплов, хитрый карьерист и, как говаривали, незаконный сын петровского сподвижника, киево-могилянского кудесника Феофана Прокоповича. Приняли и зятя Шумахера, юного Тауберта.