Книга Мои путешествия - Федор Конюхов

Я любил этих бродяг за то, что у них хорошие лошади, не то что у нас в колхозе — худые, старые, грязные. А у них все лоснящиеся, ухоженные, с красивой сбруей.

Помню, в одном таком таборе цыган меня полюбил и давал на своем коне ездить по степи и даже заезжать в деревню. Дома меня за это ругали. Мама говорила, что цыгане воруют детей. Но я не боялся, я бы все равно убежал хоть откуда. Не зря я носил морской ремень с якорем и всегда говорил, что я моряк, а моряки никогда и ничего не боятся.

Цыганские дети всегда были грязными и любили танцевать. И все просили, чтобы я с ними тоже танцевал. Но я не мог и не хотел. Зато я им предлагал бороться — это у меня выходило хорошо. Я на своей улице всех одолевал, даже Жорку Кислых, хотя он был на два года старше меня. У меня был собственный прием: сразу хватать противника за ногу и поднимать высоко от земли. Соперник падал, я бросался на него сверху. Победа!

Цыганята не знали приемов. Они сразу, как только оказывались внизу, начинали кусаться. Я этого не любил и считал, что они играют не по правилам.

Так вот, с цыганами, с которыми я катался на лошади, я решил уйти кочевать по свету. Они много рассказывали про свои путешествия. Сколько они видели речек, сел, и даже проходили через леса! А я в то время не видел леса. У нас только степь да лесопарки с редкими акациями. Но там, правда, водились лисицы, и мы с пацанами любили ходить в наши «леса» искать лисьи норы.

Когда табор отправился в другую деревню, Александровку, что в 11 километрах от нашей, я пошел с ним. Залез с цыганятами в кибитку и, сидя сзади, наблюдал, как удаляется наше село. К вечеру табор расположился на окраине Александровки. Развели костры, сели ужинать. Ели то, что цыганки выпросили у крестьян.

До сих пор стоит у меня в ушах такой жалостный и растерянный мамин голос, долетевший из темноты до костра: «Федя, что же ты наделал, зачем нас бросил?» Оборачиваюсь, а за мной стоит плачущая мама. Мне стало ее так жалко! Я вскочил, обнял ее, стал уговаривать, чтобы она не плакала, что я вернусь домой.

Цыгане все это видели, начали смеяться и говорить, что не отпустят меня. Мама растерялась, а я сказал, что хочу быть моряком, а не цыганом. А лошадь мне и дома купят — правда, мама? Мама, кивая головой, обняла меня, и мы вместе пошли домой. До деревни далеко — шли полночи. И я все время слышал, как мама всхлипывала и вытирала слезы.

«Молитесь за обижающих вас…»

26 января 1991 года

09:30. Скорость ветра 25 узлов. Скорость яхты 6–7 узлов. Всю ночь шел дождь с грозой. Молнии освещали наш путь и все старались угодить в топ мачты. От грома стоял такой грохот, как будто мы прорывались через линию фронта воюющих стран.

Скоро три месяца как я в пути, а до середины маршрута еще далеко. Иду к островам святых апостолов Петра и Павла, чтобы там включить аварийный радиобуй. Тогда все узнают, где я нахожусь, и что я пересек экватор. Я так хочу поступить, чтобы злые языки, когда вернусь, если, конечно, это Богу будет угодно, не говорили, что мы с «Карааной» не пересекали экватор. В этом случае не засчитывается кругосветное плавание по большому кругу.

Я уже научен горьким опытом с Северным полюсом. Когда в одиночку пришел на географический Северный полюс 9 мая и определил свои координаты по спутниковому прибору «Магеллан», то считал, что этого вполне достаточно. Там, во льдах, вдали от цивилизации, забываешь, что в мире существуют зависть, злоба, недоверие, корысть.

После возвращения с полюса, как только ступил на землю, меня спросили, а точно ли я вышел в точку Северного полюса, где доказательства? Что тут ответить? Я думал, что это просто шутка. Дело в том, что летчики, которые прилетали за мной, не могут точно определиться по координатам географической вершины Земли — у них нет таких приборов. Штурман на самолете ведет по счислению свой курс и идет в район Северного полюса. А там уж я его наводил своим радиоприводом «Комар».

Так вот, мои недоброжелатели и использовали то, что у меня не было свидетелей, и начали раздувать в прессе, что я не вышел в точку Северного полюса. Ну да бог с ними! Как в Библии сказано, «…любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас, молитесь за обижающих вас и гонящих вас»[84].

21:30. Какой красный закат! Даже не знаю, как лучше сказать — красный или страшный. Все небо цвета краплака[85]. Тучи — будто раскаленные угли, а ближе к горизонту все окрасилось в светло-зеленый цвет.

Крестины

27 января 1991 года

28°30’86’’ ю.ш., 32°50’40’’ з.д.

00:00. В полночь потянул ветерок с севера. Поставил паруса, настроил «Джона» на курс 90 градусов. Ночь теплая, на палубе работал в одних плавках. В каюте градусник показывает плюс 23.

09:00. Ночью часто просыпался. На рассвете, когда в шесть часов включил «Навстар» и решил еще немного вздремнуть, мне приснился сон, что я потерял свой нож. Вернулся искать его, спрашиваю всех прохожих. А они говорят, что его нашла врачиха и унесла домой. Я не знаю ни врачиху, ни дом, в котором она живет. Иду и спрашиваю у людей. Встретил трех женщин. Одна согласилась меня провести и показать дом, где живет врачиха. И так мы идем какими-то деревенскими улицами, а навстречу мне мой отец крестный. Он уже умер, а во сне живой. Он говорит мне: «Что же ты, сынок, не приходишь в гости ко мне. Я тебя жду, а ты не идешь». Я боюсь отстать от женщины, которая меня ведет, и быстро говорю ему, чтобы ждал меня в понедельник. Я обязательно приду вечером. Тут и проснулся. Лежал и вспоминал, как я в детстве ходил к нему в гости, как он мне покупал подарки.

Его звали Георгий Сиващенко, он был крестным отцом и мне, и моему младшему брату Павлику[86]. В нашей деревне церкви не было, ее еще в 30-е годы снесли. А действующая церковь была в соседней деревне Степановке. Там нас и крестили. Как меня крестили, я, конечно, не помню, а вот про Павлика помню хорошо.

Рано утром на лошадях приехал Георгий — мы еще называли его дядя Жора. Его лошади были запряжены в бричку, а в ней много свежего сена, чтобы мягко было сидеть. Да и лошадей кормить было чем, все-таки едем на целый день. Мама приготовила большую сумку с продуктами: вареные яйца, жареные бычки, большая бутылка с молоком, пирожки с капустой, с картошкой и даже с творогом — наши самые любимые. Но их мама пекла очень редко. Корова одна, а семья большая, не хватало молока, чтобы сделать творог.

Еще была в этой сумке четверть с самогоном и банка с виноградным вином. У нас всегда было вино. Почти что весь огород был в кустах виноградника.