Книга 10 вещей, которые я теперь знаю о любви - Сара Батлер

Едва я появляюсь на пороге ванной, Охотник хватает меня за плечи и одобрительно поводит носом.

— Она будет любить тебя, — произносит он. — Мне тут надо повидать одного человечка, насчет пиджака. Я мигом.

И он правда скоро возвращается. С коричневым вельветовым пиджаком.

— В тон к твоим брюкам, — подмигивает мне Охотник.

Пиджак немного тесноват в подмышках. Подкладка порвана, но если застегнуться — этого не видно.

— Очень славно, — говорит леди Грейс, краснея.

— Чертовски здорово! — Охотник крутит меня во все стороны. — Чертовски здорово.

— Но у меня нет… — Я запускаю руку в карман. На самом деле у меня есть пара фунтов мелочью, но я не хочу их отдавать — вдруг мне нужно будет купить тебе что-нибудь?

— Даниэль, — Охотник хлопает меня по спине, — это подарок, приятель. На счастье.

* * *

Утром, когда я проснулся, Охотника уже не было.

— Он оставил вот это, — говорит девушка на стойке регистрации, протягивая мне почти пустой баллончик дезодоранта. Женского. Розовый мускат.

Я иду в ванную, задираю рубашку и спрыскиваю подмышки. На прощание я отдаю девушке свою старую куртку и прошу передать тому, кому она пригодится, или просто выкинуть.

— Удачи, — говорит мне девушка. — Ни пуха.

* * *

Я снова проделываю путь к тебе. Я устал до мозга костей, и желудок снова завязывается узлом. Рисунок как раз уместился в левом кармане пиджака. Баллончик — теперь почти пустой — оттягивает правый. Я весь вспотел и пахну, как женщина.

Подхожу к дому и замечаю, что он изменился. Через несколько секунд до меня доходит, что не так: дерево. Кто-то подстриг его очень коротко, и оно теперь едва достает до подоконника. Перед крыльцом, на небольшом пятачке, усыпанном гравием, стоит большой мешок для мусора, из которого торчат ветки и листья. Дом кажется оголенным. Подойдя к двери, я вижу, что мебель вытащили на середину комнаты и накрыли пленкой. Стены побелели, но из-под новой краски проглядывает прежняя. Ты собираешься уезжать. Или уже уехала. Прислоняюсь к стене, чтобы не упасть.

Вспоминаю Охотника, грозно потрясающего кухонными ножницами. Пытаюсь запомнить прикосновение его рук, когда он натягивал кожу, чтобы побрить меня чище. Это все не должно пропасть даром.

Но я не могу позвонить. Паника сдавливает горло. Я подготовил фундамент. Вымылся, побрился. И времени почти не осталось.

Но мне нечего тебе предложить.

Вспоминаю, как твоя мама жила в моей крошечной квартирке в Хорсни. Зеленый ковер с рисунком из белых и розовых треугольников. Оконные рамы прогнили, вся кухня в подпалинах. Я пригласил Жюлианну к себе где-то за месяц до того разговора в кафе. Одолжил у друга машину и подвез ее от парка Хэмпстед-Хит.

Она не хотела приходить. «Ты — моя отдушина, Даниэль, — твердила она. — Не хочу, чтобы это стало рутиной». Но я настаивал. Надеялся, что она переедет ко мне и мы заживем вместе, будем просыпаться рядом каждое утро до конца своих дней.

Мы пили чай на кухне, занимались любовью на диване, обитом искусственной кожей. Сейчас я понимаю, как твоя мама была добра: она не высмеивала это убранство. После свиданий я подвозил ее до дома. Раньше я его никогда не видел. Наверно, так было задумано: я должен был сам догадаться, как обстоят дела. Но тогда для меня это все не имело значения. Ведь она выбрала меня, отдала мне все лучшее в себе. И только позже я понял, что она хотела сказать. К чему жертвовать этим всем в обмен на жалкую каморку в Хорсни? А мне нечего было ей предложить, помимо того, что у нас уже было.

* * *

Но ведь я уже зашел так далеко. Кладу палец на кнопку звонка и заглядываю в окно. Свет меняется, моя тень проникает в комнату — и вдруг я понимаю, что не могу этого сделать. Смотрю на свой палец: кожа все еще грязная, несмотря на все мои усилия. «Я просто старый бродяга, — говорю я себе. — Мне нечего тебе предложить. У меня и доказательств-то нет. Возможно, ты взглянешь на меня с жалостью. Или — не дай бог — полезешь в кошелек за мелочью. На что я только рассчитывал?»

Все было напрасно. Прости меня. Алиса. Доченька. Люблю. Прости. Отец. Прости меня.

Десять фраз, которые тебе скажут после смерти отца

1. Тебе повезло, что он у тебя был, — не забывай об этом.

2. Малкольм был умный малый. Вроде тихоня, а в голове столько всего вертелось.

3. Смерть второго родителя — дело хлопотное. Сразу столько забот появляется, столько вопросов надо решить.

4. Если тебе что-нибудь понадобится — просто позвони мне, ладно?

5. Помню, когда мой отец умер, я лежала пластом неделю. Похудела на целый стоун[4], представляешь?

6. Тебе надо решить, что теперь делать с домом.

7. Я никогда не видела мужчину счастливее, чем твой отец в день свадьбы.

8. А ты знала, что в молодости он неплохо играл в регби?

9. Ему пришлось нелегко — твоей мамы не стало, у него три дочери на руках. Но такого человека, как твой отец, этим было не сломить. Он гордился вами, девочки, я знаю.

10. Ты — та дочка, что вечно на другом конце земли?

Полечу прямо в Дели, а может, в Токио — куда-нибудь, где много людей, где я смогу затеряться. На этой неделе я купила себе новый рюкзак — красный, с черными лямками, — новые ботинки и дождевик. Потратила деньги, которые мне дал отец, до этого я к ним не притрагивалась.

Дом, по крайней мере, точно будет рад моему отъезду. Я обнажаю его до пустой оболочки — стен, пола и окон. Я перекрашиваю его в цвет якобы лепестков магнолии, со сливочным оттенком, а на самом деле — скорее обезжиренного молока. На следующей неделе красная ковровая дорожка, которая поднимается по лестнице, пересекает пролет и кровавой рекой впадает в кабинет отца, станет бежевой. Чердак из зеленого превратится в кремовый, с кофейным оттенком.

Завтра человек по имени Шон и его помощник займутся кухней. Они вытащат старую мебель, выбросят печку, заполнят освободившееся пространство белыми шкафчиками из ИКЕА, с длинными хромированными ручками, установят варочную панель, встроенную в серую поверхность, и плиту на уровне пояса, чтобы было удобнее.

Си не нравится, что тут всем заправляет не она. Когда она приходит сюда, от нее постоянно разит недовольством. Она буравит все глазами в поисках недоработок, сжимает зубы и складывает руки на груди, когда я рассказываю ей о том, что собираюсь делать дальше. Но дом становится лучше, и она не может с этим не согласиться. Становится светлее.

Вчера я впервые поняла, что и звучит дом теперь иначе. Я шла по коридору, и шаги отражались эхом — глухим, будто звук шел откуда-то издалека.

Майкл теперь наш официальный агент, чем «ужасно взволнован». Фотографии гостиной с новыми, белыми стенами скоро должны появиться на сайте их конторы. Порой в разгар работы мне приходится остановиться, приложить руку к груди и закрыть глаза, настолько я вымотана.