Книга Клуб любителей диафильмов - Нина Хеймец

* * *

Берта долго не старела, а теперь все ее лицо в морщинах. С моря дует ветер, треплет их волосы. Над их головами плывут Лебедь и Орел. «Берта, — говорит Эся, — я буду тебя защищать».

Берта улыбается и говорит: «Пойдем ужинать».

Новый ГОД ДЕРЕВЬЕВ10

Письмо она заметила не сразу. Переезд был назначен на завтра. Большую часть вещей она отдаст старьевщику, а то немногое, что ей пригодится, уместилось в два чемодана. Оставалось решить, как поступить с бумагами. Дора взяла из ящика пачку писем. Держала их в руках, не зная, что с ними делать, куда положить. И тут из пачки выскользнул конверт, упал на пол. Бумага от времени желтеет, а этот конверт, казалось, наоборот, побелел. В проникающем сквозь жалюзи дневном свете, он выглядел почти прозрачным, сероватым. Дора подняла конверт, вынула сложенный вчетверо листок бумаги и стала читать.

* 10 10

Лили приехала из Иерусалима к вечеру, как и собиралась. Привезла с собой вино. А еще — изюм, финики и инжир, к Новому году деревьев. Лили очень старалась отмечать праздники «как предписано», говорила, что ее это уравновешивает. Если бы не Лили, то Дора праздники вообще, наверное, не отмечала бы. Они накрыли на стол. Посуду Дора уже почти всю раздала. Осталось несколько тарелок, и вазочка — для гранатовых зерен.

Вазочку купила Лили, на Выставке ремесел и подарила ей. Дора уже и не помнила, сколько лет тому назад это было. Они тогда бродили по каменистым дорожкам между павильончиками с керамической посудой, чеканкой, бусами из ракушек и латунными бубенцами. И Лили всё говорила, что полжизни живет в Иерусалиме, но никогда, наверное, не привыкнет, что Геенна Огненная — это такое уютное место, ухоженный овраг под стенами Старого города, площадка для выставок и концертов. Но Дора слушала ее невнимательно, смотрела под ноги. Дорожки на дне оврага были неудобными, с торчащими булыжниками, и от этого земля под ногами казалась зыбкой, ненадежной — как если бы они спустились в кратер затихшего вулкана, и выставка эта там бы проходила, и они прогуливались бы по ней, всё рассматривали и переговаривались бы с продавцами. Доре вдруг стало душно, она взяла Лили под руку, и они стали пробираться к выходу — под гирляндами электрических лампочек, сквозь толпу. В какой‑то момент они, видимо, ошиблись и свернули на служебную тропинку. Посетителей на ней почти не было, да и продавцов тоже. По краям были свалены какие‑то мешки, мотки кабелей, ящики. И тут они его увидели. На тропинку выходили задворки Африканского павильона. Рядом с брезентовой дверью, на обочине сидел высокий пожилой негр и плел веревочные фигурки — каким‑то особым образом плёл: фигурки получались объемными и на вид твердыми, как из папье — маше. Когда они поравнялись с ним, в руках у него был слоник — с приподнятой лапой и задранным вверх хоботом — как будто тревогу трубил. Остальные фигурки лежали тут же, на земле. Зверей там больше почти не было. Зато были человечки. Они застыли в танцевальных позах — подтянутые к животам колени, запрокинутые головы, выгнутые спины, заведенные назад плечи. Человек плел их молниеносными движениями пальцев. На руки свои он почти не смотрел — глядел перед собой. Дору тогда удивило его лицо — на нем одновременно читались отрешенность и раздражение, даже обида. Когда фигурка была готова, он откладывал ее в сторону и тут же брался за новую. А чуть поодаль от фигурок и стояла та самая вазочка. Она была стеклянная, веревочное макраме оплетало ее, образуя орнамент — те же человечки идут, пританцовывая, друг за другом. Они уже было пошли дальше, но тут Лили открыла сумку, вытащила из нее пятидесятишекелевую купюру и подняла вазочку с земли. Негр кивнул ей и отвернулся, снова глядя перед собой. Она положила деньги под моток бечевки. И они ушли. А когда они поднялись на шоссе, Лили протянула вазочку ей и сказала: «Держи. Это я для тебя купила».

— Я гранаты редко покупаю, — говорит Лили, — пока все эти зернышки съешь, всю свою жизнь вспомнишь.

— Знаешь, я нашла сегодня письмо. И там тоже про сегодняшний праздник речь. Странно, что оно вообще сохранилось, — говорит Дора, — вот, посмотри, — она уходит в спальню, а потом возвращается с конвертом в руках. Лили разворачивает листок:

Дорогие Дора и Иосиф,

Разрешите поздравить вас с рождением сына, Эй — тана. Рад сообщить, что в ближайший Новый год деревьев, 15–го числа месяца Шват, в честь этого события в городском парке будет посажено дерево.

С уважением,

Начальник муниципального отдела озеленения,

Реувен Шимони

— Я тоже такие письма получала, — говорит Лили, — они всем их присылают. Мы еще с мужем спорили, сажают ли деревья на самом деле. А по мне — какая разница. Поздравили — и спасибо им большое.

— Я помню, как мы получили это письмо, — отвечает Дора, — я прочла и подумала, что ребенок только родился и был наш, а теперь его уже отбирают. Пишут нам о нем официальные письма, сажают дерево в парке — потому что так решили. А Иосиф сказал, что на дереве, наверное, будет табличка. Он потом всё собирался поехать в городской парк, вместе с Эйтаном, и найти там это дерево. Но так, при его жизни, и не получилось.

— А как Эйтан, пишет тебе? — спрашивает Лили.

— Пишет, — отвечает Дора, — когда у него родилась вторая дочь, он прислал мне фотографии. Очень красивая семья.

— Ты продашь дом, поедешь, навестишь его. Ведь ты успеешь это сделать? — Лили смотрит на Дору, — А потом можно поехать в какой‑нибудь очень красивый город.

— Кстати, я хотела отдать тебе вазочку, — говорит Дора.

Когда Лили уехала, Дора выключила в комнатах свет, оставила гореть только лампу на лестнице. Ничего подобного, этот дом не продадут. Сюда будут приходить покупатели — хороший район. Тихая улица. Но в последний момент они будут менять свое решение.

Постепенно про этот дом забудут, и даже спрашивать про него никто не будет. А потом он распадется от времени, как потонувший корабль, в котором копится морской песок и разрывает его изнутри на куски, разбрасывая по дну доски и нехитрую утварь. Но здесь песок даже и не понадобится. Хватит слоя пыли, принесенных сквозняком сухих веточек, мотыльков, уснувших между оконными рамами.

Дора включила в прихожей свет, оделась и вышла из дома. На перекрестке она заметила зеленую лампочку такси.

— В городской парк, — сказала она водителю.

Парк начинался за пустырем. Должно быть, улица, отделявшая его от ближайших жилых домов, в дневное время была оживленной. Но сейчас, поздним вечером, на ней никого не было. Такси уехало. Парк не был огорожен, но нужно было пройти по дороге, пока не найдется тропинка, на которую можно свернуть.

Звук был неожиданным, неподходящим. Велосипедный звонок. Дора ускорила шаг. Звонок прозвучал еще раз, потом она различила шуршание шин и тут же, через секунду, из‑за поворота показался велосипедист. Дорога шла под уклон, велосипедист ехал, почти не крутя педали, набирая скорость. Потом он отпустил руль и развел выпрямленные руки в стороны. Белая рубашка раздувалась от ветра. Человек поравнялся с Дорой и она успела заметить, что он очень пожилой, даже старый. На мгновение она задержала взгляд на его лице. Человек улыбался, сам себе, не замечая ее. Он промчался мимо, Дора обернулась ему вслед, но смогла разглядеть только белое пятно рубашки и красный огонек на велосипедном крыле, отражавшийся на мокром асфальте.