Книга Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл

– Типа того.

– Боюсь, я совсем не понимаю, о чем речь.

– Ну вот пример. Мы поглощаем в качестве лакомств массу еды, которую считаем вредной для здоровья. Чтобы внушить самим себе ощущение успеха, мы балуем себя лакомствами постоянно и постепенно усваиваем, что успех неразрывно связан с вредной едой. Есть множество других странных идей, например что хорошая еда нуждается в многослойной обертке. Наши пищевые привычки обычно довольно-таки бессмысленны, если присмотреться повнимательнее.

– Звучит интересно.

– Да, очень. И сложно. Очень широкая тема. Придется ее сузить.

– Где вы учитесь?

– В Новой школе.

– В какой Новой школе?

– Здесь есть институт, который называется Новая школа.

– Он правда новый?

– Ну… так себе.

– Вы из Нью-Йорка?

– По большей части.

– В смысле?

– Я много где жила, в основном в пригороде Нью-Йорка или в самом Нью-Йорке. Неподалеку отсюда я училась в старшей школе. А вы? Вы родом из Лондона?

– Нет. Я родился и вырос в Мидлендс.

– Где это?

– В Центральной Англии.

– Да уж, судя по названию.

– Постиндустриальный регион. Довольно странный. Я по нему не скучаю. Впрочем, я вырос в бедном многонациональном районе и горжусь этим. У меня много счастливых воспоминаний о том, как я бегал по узким ступенчатым улочкам в семидесятые годы.

– Семидесятые? Сколько же вам лет?

– Тридцать восемь и три четверти.

– А вы старше, чем я думала.

– А сколько, вы думали, мне лет? – с надеждой спросил я.

– Ну, может быть, тридцать семь с четвертью или около того, – ответила Беатрис, и я приуныл. – Простите. Ваш моложавый вид не ввел меня в заблуждение. Вы женаты, в разводе или еще что-нибудь интересное?

– Нет. Ничего из того, что следует иметь в моем возрасте.

– А что следует иметь в вашем возрасте?

– Дом, машину, работу, которая не отвечает твоим способностям и интересам, жену – или бывшую жену, – детей…

– Да-а… – Беатрис сделала вид, что задумалась. – Вы, считай, толком не жили.

– Все бы отдал, чтобы развестись.

– Не шутите так, – сказала она. – Развод ужасен.

– Жизнь вообще ужасна. Однако это не значит, что нельзя шутить; я бы даже сказал – тем больше повода для шуток.

– Хм. Может быть.

– Выпьем еще? – предложил я. – Или пойдем смотреть ваше нью-йоркское сокровище? Или поедим?

Беатрис улыбнулась.

– Давайте.

– Хотите, по пути пройдем мимо дома номер пятнадцать на Чарлз-стрит, просто чтобы посмотреть, где это?

Ее лицо вдруг застыло.

– Ладно, – согласилась она без всякого энтузиазма, чего я совершенно не ожидал.

Мы пустились в путь, и Беатрис тащилась как черепаха, словно ее внезапно охватила усталость.

– Вы в порядке? – спросил я.

– Да, – ответила она.

Но что-то изменилось – то ли свет, то ли атмосферное давление, то ли еще что.

– Вот Чарлз-стрит, пятнадцать, – сказала Беатрис.

Я увидел зеленый навес, тянувшийся поперек тротуара к проезжей части. Подойдя к двери, я посмотрел сквозь стекло. За ним виднелся длинный вестибюль со столом в дальнем конце; там сидел консьерж. Он поднял голову. Я улыбнулся и отошел. Беатрис, прислонившись к стене, наблюдала за мной.

– Ну? – поинтересовалась она.

– Здесь жила ее няня, – произнес я. – И она сама тоже.

– Откуда вы знаете?

– Та женщина с пианино сказала, что Бабочка жила на Чарлз-стрит, и в записной книжке я прочел, что у ее няни была квартира в Уэст-Виллидж. Здесь.

Беатрис молча смотрела на улицу.

– Кто-то прислал мне отсюда письмо, – продолжал я.

– С чего вы взяли?

– Ни с чего. Но другой точки опоры у меня нет.

– Всего лишь адрес, – скучающе произнесла Беатрис.

– Я хочу зайти и задать несколько вопросов, но не знаю, что сказать.

Она молча снова повернулась ко мне.

– У вас нет оригинальных идей? – спросил я.

– Увы.

– Тогда я подумаю и вернусь сюда потом.

Мы доехали на автобусе до Юнион-сквер, потом на четвертом поезде до Бруклинского моста и вышли.

– Теперь куда? – спросил я.

– Никуда, – ответила Беатрис. – Будем ждать.

– Чего?

– Шестого поезда.

– И куда он идет?

– Никуда. Это конечная.

– Э?

– Люди сходят, поезд уезжает вон туда. – Она показала рукой. – И возвращается к противоположной платформе, чтобы ехать в другую сторону.

– И?

– Если остаться в поезде, пока он идет кругом, и смотреть в окно, можно увидеть потайное место.

– Какое?

– Здесь есть заброшенная станция – «Сити-Холл», – и если остаться в поезде после конечной, как раз проедешь мимо. Говорят, там очень красиво.

Я почувствовал радостное волнение, словно предстояло какое-то волшебство. Мне представилось что-то вроде экзотической викторианской пещеры вперемешку со сказками «Тысяча и одна ночь».

Шестой поезд подошел, пассажиры вышли, мы посмотрели по сторонам и нырнули внутрь, как раз когда прозвучала просьба покинуть вагоны. Двери закрылись, и поезд тронулся. Мы прижались лицами к окну. Без предупреждения открылся целый мир – кафельные арки, высокие потолки, световые люки. Точь-в-точь подземный храм, тянувшийся вдоль круто изогнутой платформы. Он мелькнул и пропал.

Станция «Сити-Холл» была иллюзией, вызванной к жизни исключительно в те секунды, пока мы на нее смотрели, а потом она испарилась, ну или перенеслась обратно в сердце великой пустыни.

– Какая прелесть, – проговорил я.

Беатрис улыбнулась и вновь прижалась лицом к стеклу, словно ждала продолжения.

– Я хочу посмотреть еще раз! – потребовал я.

Мы подъехали к станции «Бруклинский мост», двери открылись, пассажиры стали заходить, а мы вышли.

Взгляд Беатрис был устремлен в никуда, и я посмотрел на нее.

– Вы уверены, что все в порядке?

– Да, в полном, – ответила она, заставляя себя говорить энергично. – Что будете есть?

– Без разницы. Вы специалист по еде – вот и посоветуйте что-нибудь.