Книга Опаленные страстью - Марша Кэнхем

— Можно узнать, каковы ваши дальнейшие планы? Он отвернулся от окна.

— Думаю переждать часок и под покровом темноты выбраться отсюда.

— И вы хотите взять меня с собой? Опять тащить на плече, как мешок с зерном? Эмори слегка улыбнулся.

— Вообще-то нет. Я хотел оставить вас здесь и даже позаботился о том, чтобы вы не скучали. — Он достал из сумки книгу в кожаном переплете. — К сожалению, я не нашел в библиотеке вашей бабушки «Ромео и Джульетту», но подумал, что «Сон в летнюю ночь» тоже подойдет.

Аннели широко открыла глаза, посмотрела на книгу, потом на Олторпа.

— Вы хотите, чтобы я читала эту проклятую книгу?

— Ай-ай-ай, мисс Фэрчайлд, зачем же так… Да, я хочу, чтобы вы не скучали.

— Но почему книга?

Он снял с головы повязку, поправил волосы.

— Да, почему? — пробормотал он. — А вы можете придумать какое-нибудь более интересное занятие для красивой принцессы в городе, кишащем головорезами и ворами? Уже через два часа все подразделения на расстоянии пяти миль будут сняты с других заданий и бросятся искать вас.

— Как остроумно, — сказала она, уставившись на его широкую спину. — Но почему вы думаете, что я останусь здесь и буду читать Шекспира после вашего ухода? С чего вы взяли, что я не выбегу на улицу и не сообщу констеблям, где вы находитесь?

Он стянул пальто.

— Наверное, я ошибся.

— Я тоже так думаю, — медленно произнесла она и осеклась, когда он бросил пальто на кровать. На рукаве рубашки запеклась кровь.

— Господи, — прошептала она, — что случилось?

— Ничего страшного. Повезло. Пуля едва задела.

— Вы ранены? Надо было мне сказать!

— Я сказал, что охранник заставы в меня стрелял.

— Вы не сказали, что ранены. О Господи! Она вышла из своего убежища, когда он попытался снять рубашку, прилипшую к ране. По его словам, рана была не очень глубокой, но сейчас снова стала кровоточить.

Аннели принялась искать полотенце, но его не было. Хозяин поставил только кадку затхлой воды и обшарпанную миску, видимо, считая, что о туалетных принадлежностях постоялец должен позаботиться сам. Она вытряхнула из дорожной сумки все содержимое и нашла два носовых платка и большую салфетку, в которую было завернуто печенье Милдред. Она указала ему на стул и сняла свой синий жакет.

— Сядьте и дайте мне взглянуть.

— Не стоит…

— О, пожалуйста, замолчите и сядьте, пока я не передумала и не оставила вас истекать кровью.

Эмори нахмурился, но послушно сел на стул и после некоторого колебания снял окровавленную рубашку Аннели в это время наливала воду в миску и, когда она повернулась, пришла в замешательство, увидев его полуголым.

Она не видела его без одежды с тех пор, как он очнулся в Уиддиком-Хаусе, и снова почувствовала возбуждение, столь неуместное в этот момент, когда ей следовало сохранять самообладание.

Аннели попыталась сосредоточиться, опустила салфетку в миску с водой, хорошенько отжала, смыла кровь, стекавшую по руке, и стала осторожно продвигаться к ране. Они не была брезгливой, не боялась вида крови, могла промыть и забинтовать любую, самую глубокую, рану, даже такую, как у их конюха, когда жеребец выбил ему копытам полголени. Но сейчас при виде легкой раны Эмори к горлу подступила тошнота, а когда он поднял руку, чтобы она смыла кровь с ребер, у нее закружилась голова.

Аннели, как ни старалась, не могла не замечать мощные мышцы его тела, особенно шеи, к которой льнули густые шелковистые кудри, и могучей груди. Дюжина шрамов на его спине разрывала ей сердце. Она знала, откуда они, знала, какую боль ему пришлось испытать.

Сполоснув салфетку, Аннели сказала:

— Напрасно вы скрыли от меня, что ранены.

— А что бы это изменило? — спросил он. — Вы были бы более любезны со мной?

— Нет, — призналась она после короткой паузы, — но это объяснило бы вашу агрессивность.

— Агрессивность?

— Вы вели себя грубо и непристойно, сэр. Я не привыкла, чтобы со мной обращались как с падшей женщиной, чтобы мне приказывали. Я не уважаю мужчин, позволяющих себе угрожать женщине.

— Я вас обидел?

— Скажем так — задели за живое.

— Вы имеете в виду вашу гордость? Салфетка упала на рану, и Олторп, стиснув зубы, застонал.

— Вы слишком много о себе возомнили, — сказала Аннели.

— Да, это так.

— Вы проявили неуважение не только ко мне, но и к моей семье. Мой отец — член палаты лордов. Нельзя целовать девушек из благородных семей в публичных местах, как это вы сделали в парке.

— Но я вас не целовал в парке, — удивленно взглянув на нее, пробормотал Эмори.

— Я хотела сказать «похищать». Нельзя похищать девушек из благородных семей! Если бы мой отец узнал, что я ввязалась в такую интригу… — Она умолкла и помахала салфеткой, не зная, что сказать, разве что это отвлекло бы отца от чтения газеты. — Ну а моя мама была бы оскорблена до глубины души.

Аннели встретила сто взгляд и не Стала распространяться на эту тему, поскольку оба знали, как к ней относятся в ее семье.

Он нежно взял ее руку.

— Простите меня! — Голос его прозвучал искренне. — Я понимаю, что выгляжу скорее злодеем, нежели героем, но я очень надеялся, что вы мне хоть чуточку верите.

Она смотрела на его длинные пальцы, лежавшие на ее запястье, и чувствовала, как по телу разливается исходившее от них тепло.

— Но если даже вас я не могу убедить в том, что невиновен, — мягко добавил он, — у меня нет ни единого шанса убедить в этом остальных.

Она медленно подняла глаза, и их взгляды встретились. Ей так хотелось сказать ему, что он ошибается. Что она верит ему, несмотря ни на что, С самого детства ей внушали, что она должна беспрекословно выполнять волю родителей, ни в чем не перечить им, что дочерний долг — превыше всего. Что она должна стать примерной женой и хорошей матерью, и воспитать своих детей достойными членами высшего общества. Но не прошло и недели, как Аннели стала мыслить совсем по-другому. Флоренс Уиддиком самой своей жизнью доказала, что можно нарушать нормы и правила поведения и быть по-настоящему счастливой. Эмори Олторп перевернул все представления Аннели о морали. Он нарушил все правила поведения, все принципы, установленные высшим обществом. Но даже в его нынешнем положении, раненый и беспомощный, потерявший память, он был ей ближе по духу и симпатичнее всех этих чопорных и безжалостных Уинстонов Перри.

Она хотела верить ему. Она верила ему. И именно поэтому так сильно было ее разочарование. Эмори Олторп понимал ее. Видел, что она чувствует себя еще более потерянной и одинокой, чем когда-либо.

Он прищурился, и Аннели, смутившись, отвела глаза. Но не отошла от него, даже когда он встал со стула. Он взял ее за плечи и повернул к себе лицом, в то время как она пыталась справиться со своими чувствами.