Книга Шепот ночи - Лидия Джойс

– Боже сохрани! – фыркнул Волынроский. – Старина, я думаю только о тебе. Ты связан с ней и рискуешь настроить ее против себя.

Хватит. Алси, спотыкаясь, отошла от дверей кабинета. Думитру что-то ответил, но она уже не слышала. В ее ушах, заглушая все звуки, отдавалось собственное хриплое дыхание. «Моя доля». Она заработала ее часами нелегкого труда и бессонными ночами размышлений. Всматриваясь в блеклые буквы и цифры машинописи, она без конца перепроверяла расчеты, не потому что любила инженерное дело, а в надежде способностями к вычислениям искупить свои недостатки в глазах отца. Алси была автором всех революционных начинаний, которые принесли компании отца беспрецедентный успех, и доля прибыли, которая отчислялась ей до замужества, стала признанием этого факта. Ее личная часть приданого была крайне важна для нее, поскольку только деньги давали замужней женщине возможность строить свою жизнь в соответствии с собственными желаниями. А теперь ее муж, человек, с которым она связывала свое будущее, хотел украсть у нее эту призрачную независимость. Алси вспомнила его нежность, его привязанность к ней, и тошнота подкатила к горлу. Думитру обманул ее, и хуже всего то, что она хотела обмануться, поверить в прекрасную волшебную ложь.

Больше этого не будет. Теперь все кончено. Кончено. Осторожно ступая, словно шла по лезвиям ножей, Алси пересекла холл, стараясь дышать медленно и глубоко. Ей понадобилось все самообладание, чтобы не броситься, рыдая, наверх, в свою комнату. Но нельзя давать слугам повода для беспокойства, она не сделает ничего, что заставит их в тревоге обратиться к хозяину. Алси хотела уехать задолго до того, как Думитру сообразит, что она никогда не вернется.

Но когда она, поднявшись наверх, попыталась войти в гостиную, слезы так застилали ей глаза, что она не сразу разглядела дверную ручку. Алси споткнулась на пороге, и Селеста встревоженно посмотрела на нее.

– Мадам? Что случилось? – воскликнула она, вскочив на ноги и уронив на пол рукоделие.

Увидев привычное заботливое лицо Селесты, Алси внезапно почувствовала опустошение – точь-в-точь как чашка, опрокинувшаяся оттого, что в нее слишком сильной струей наливали жидкость. Все чувства вдруг оставили ее.

– Помоги мне собраться, – тусклым, безжизненным голосом приказала Алси. – Только самое необходимое. Потом спустись на кухню и принеси провизии на полторы недели для одного человека, и чтобы тебя никто не видел.

– Почему? – от страха округлила глаза горничная.

– Потому что он предал меня, Селеста, – ответила Алси, не обращая внимания на текущие по щекам слезы. Казалось, они принадлежали не ей, а какой-то другой Алси из другой жизни. – Я подслушала его разговор с Волынроским. Он обманом заставил меня поверить в его доброту, а на самом деле замышлял украсть деньги, которые папа положил на мое имя, и тогда я окажусь в полной зависимости от мужа.

А она поверила ему, хранила в сердце каждое его лживое слово, как настоящее сокровище!

– Ох, мадам, – выдохнула Селеста, – мадам!

От растерянности горничная без толку топталась на месте. Но никакие слова не могли заполнить пустоту, никакая ванна и горячее какао не могли вернуть все назад, поэтому Селеста вскоре занялась порученным делом.

Алси сняла обручальное кольцо, почувствовав себя свободной и почему-то раздетой, и сунула его в ящик туалетного столика. Потом принялась с горькой усмешкой рыться в гардеробе. Сколько у нее бесполезных вещей: утренние платья, вечерние, бальные, для чая и ленча, для верховой езды и путешествия в карете, для визита в оперу. Но среди этого вороха нарядов не было ни одного, в котором можно было сбежать от мужа.

Алси надела амазонку, затканную золотом, вторую сунула на дно сумки, взяла с собой три теплые нижние юбки, плащ, самую теплую шаль и одеяла, поскольку ночи становились все холоднее. Потом добавила в багаж дорожное платье и комплект скромных украшений. Ей нужно выглядеть презентабельно, когда она доберется до Оршовы, не говоря уже о Женеве. Свечи, трутница, швейные принадлежности, щетки для волос и шпильки, пять пар толстых шерстяных чулок, лишняя пара перчаток – все это громоздилось в сумке.

Алси вспомнила рассказы Думитру о гайдуках и, поколебавшись, прокралась в его спальню, чтобы взять кинжал и пистолет, которые он хранил в тумбочке. Она сомневалась, что сообразит, как выстрелить из пистолета, но его вес, тяжело давивший на ладонь, успокаивал. Она долго смотрела на свои книги и записки, прежде чем заставила себя расстаться с ними, но велела Селесте спрятать самые важные бумаги под матрасом, опасаясь, что Думитру может обратить свой гнев на них.

Алси завязала сумку и послала Селесту в кухню. Осталось лишь дождаться ее возвращения. Не зная, чем заняться, Алси присела на огромную кровать под балдахином, стоявшую в центре комнаты. Мысль о том, что Алси не провела в ней ни одной ночи, неизбежно вызывала горькие теперь воспоминания: Думитру целует ее, обнимает, любит. Здравый смысл торопил ее отделаться от иллюзий, принадлежавших прошлому и никак не связанных с будущим.

Ее будущее. Что с ней будет? Она не могла этого знать. Главной ее задачей было добраться до Женевы, дальше ее жизнь представлялась ей глухой стеной. Аннуляция брака, Лондон, Лидс казались столь нереальными, что мысли отвращались от них.

Алси заставила себя серьезно обдумать настоящее: как добраться до Оршовы, найти кого-то, кто понимает по-немецки или хотя бы по-валашски, как позаботиться о Селесте, сколько времени займет дорога до Женевы? И над всем этим одна мысль безжалостным эхом крутилась в ее голове: «Он предал меня, предал, предал…»

Алси обхватила себя руками, словно пытаясь сжать разрастающуюся боль в маленький твердый комок. Она читала, что уголь и алмаз имеют один и тот же химический состав, но алмаз подвергается невероятному давлению, которое меняет его структуру. То же самое произошло и с ней. Ее мягкая, податливая натура изменилась, превратившись в блестящую, твердую сущность, от которой веяло зимней стужей, способной остудить жар гнева и боли. И все-таки в ее голове, заглушая все мысли, без конца звучало: «Он предал меня».

Алси не знала, сколько времени прошло до тех пор, пока дверь тихо отворилась, – мгновение или вечность. Придя в себя, она сообразила, что лежит в холодной постели, выжатая и опустошенная. Сгусток боли пульсировал в ней, словно далекая звезда. Алси торопливо поднялась, увидев на пороге печальную Селесту, нагруженную пакетами.

– Мадам, – надтреснутым голосом произнесла горничная и сделала слабое движение к Алси.

Алсиона знала, что Селеста хочет обнять ее, как мать, как нянька, как подруга. Но этикет запрещал подобные вольности, и Алси была этому рада. Сочувствие лишит ее последних сил, ведь на самом деле она не алмаз, а хрупкое стекло, хватит и малости, чтобы рассыпаться на тысячу осколков.

– Пожалуйста, – сказала Алси, словно извиняясь за невозможность близкого контакта и в то же время предостерегая от него, – пожалуйста, заверни все в мой запасной плащ.

– Куда вы поедете? – опустив глаза, тихо спросила Селеста.