Книга Кровавое наследство - Мэри Элизабет Брэддон

— Но это, однако, довольно странно? — возразила Юлия. — Мистер Вильтон слишком образован, чтобы поверить подобным рассказам.

— Образование не всегда истребляет суеверие.

— Так вы находите необходимым, чтобы я сообщила об этом моему отцу?

— Да, мисс Гудвин.

— Кто же теперь находится при больном?

— Мистрисс Бексон и Томас. При болезнях такого рода необходим серьезный присмотр, ибо часто случалось, что больные в бреду причиняли себе вред, бросались из окна или убивали себя.

Юлия побледнела при этих словах.

— Ради Бога! Мистер Грангер, — вскричала мистрисс Мельвиль, — с мисс Юлией сделается обморок, если вы дальше станете говорить о таких страшных вещах.

— Ах! Извините, — возразил доктор, — я совершенно забыл, что говорю не с коллегой, а с чувствительной молодой девушкой.

— Не в чем извиняться, — сказала Юлия. — Я просила вас сказать мне всю правду и благодарю вас, что вы исполнили мою просьбу. Теперь я тотчас напишу отцу.

Врач удалился, обещая навестить больного еще раз в этот же вечер. Юлия послала нарочного с известием в Гертфорд, откуда это известие по телеграфу отправили в Лондон. В тот же вечер мистер Гудвин вошел в комнату своей дочери.

— Что случилось, дитя мое? — сказал он. — Твой протеже болен воспалением мозга, и сама ты так расстроена. — Он обнял дочь свою и поцеловал ее.

Юлия рассказала ему все, что случилось, а также мнение доктора насчет больного.

— Но не странно ли это, папа? — сказала она. — Мистер Грангер говорит, что, должно быть, слуги напугали мистера Вильтона историями о северном флигеле, потому что он все бредит об убийстве, совершенном там, в погребах. Но что с тобой, папа?!

Восклицание Юлии не было лишено основания: лицо банкира было бледно и крупные капли пота выступили на лбу его. Он хотел отвечать, но язык как будто отказался служить ему. Наконец, после ужасных усилий, он заговорил:

— Ничего, дитя мое, это пройдет. Со мной был нервический припадок, которым я давно страдаю.

— Но припадок был так ужасен! Надобно посоветоваться с доктором.

— Нет, не стоит, — нетерпеливо сказал банкир. — Пойду навещу больного.

Он поспешно вышел из комнаты. Юлия смотрела ему вслед, удивленная его странным поведением.

— Не случилось ли в самом деле здесь в доме что-то ужасное? — подумала она. — И неужели каждый, кто сюда попадает, находится под каким-то таинственным влиянием?

35

Подойдя к дверям комнаты, в которой лежал Лионель Вестфорд, Руперт Гудвин на минуту остановился и положил руку на грудь, чтобы унять сильное биение сердца. «Человек этот знает мою тайну? — подумал он. — Но каким образом он мог открыть ее? Все двери северного флигеля замкнуты, и потому почти невозможно, чтобы он мог проникнуть в погреба его, он, которого все это не должно бы интересовать. Или…» Он не мог окончить мысли и, несмотря на свою бесчувственность, снова сильно задрожал. Он вошел в комнату. Томас сидел у окна и читал газету, а мистрисс Бексон расположилась в кресле у постели больного, который лежал лицом к входящему банкиру.

Голова больного была обернута разными повязками, закрывающими его густые темные волосы. Он беспрестанно мотал ею и бормотал что-то непонятное. Мистрисс Бексон почтительно встала и предложила кресло своему господину. Банкир сел.

— Больной все еще бредит? — сказал он голосом, ясно выказывающим его внутреннее волнение.

— О да, он очень болен, — ответили ему. — Несколько часов тому назад бред его был действительно страшен; но, наконец, он утомился и с тех пор лежит, как вы его видите: беспрестанно мотает головой и что-то бормочет.

— Что же говорит он в бреду? — спросил банкир и с таким спокойным лицом выслушал ответ, как будто оно у него было высечено из мрамора.

— Все то же, — ответила ключница, — все то же. Он говорит об убийстве и о кровавых пятнах на полу погребов северного флигеля.

— Не рассказала ли прислуга ему какую-нибудь глупую историю?

— Ах, нет, барин, этого быть не может. Говорят только, что в комнатах северного флигеля ходит привидение молодой девушки, умершей с горя по жениху своему, которого убили на войне; но об убийстве, случившемся там, в погребах, ничего не известно.

— Ба! — сказал банкир. — Какое кому дело до извращенных идей, которые приходят в голову горячечного? Молодой человек, должно быть, читал какой-нибудь роман, содержание которого смешивает в бреду с рассказанным ему о северном флигеле. Завтра он, без сомнения, будет иметь другие мысли. Но теперь, Бексон и Томас, вы можете уйти. Когда я шел сюда, внизу звонили к чаю; я пока посижу у больного.

— Вы очень добры, — ответила ключница, — но я боюсь…

В эту минуту Лионель открыл глаза и посмотрел прямо в лицо банкиру. Вытаращенные глаза его, налившиеся кровью, придавали взгляду что-то ужасное. «Руперт Гудвин, — произнес он тихо, но внятно, — Руперт Гудвин убийца…» Он остановился, тяжело вздохнул и потом воскликнул: «О, это ужасно!.. Я не могу этому верить!»

— Не страшно ли слышать подобные вещи? — спросила ключница. — Час тому назад он говорил то же самое и постоянно вмешивал ваше имя в свои бредни.

— Нет ничего удивительного, — холодно сказал банкир. — Мало ли чего не наговорит человек в сильной горячке. Я часто встречал подобные случаи.

— Я тоже, — сказала мистрисс Бексон. — Когда в прошлом году, летом, в тот день, как сюда приезжал незнакомый господин и мистер Даниельсон был у вас, двоюродный брат мой Калеб Вильдред заболел воспалением мозга, он в бреду говорил то же, что и этот молодой человек: о каком-то убийстве и о теле, покатившемся по лестнице в погреб северного флигеля.

Опять, как полчаса тому назад в комнате дочери, содрогнулась железная натура банкира, и холодный пот выступил у него на лбу.

— Калеб Вильдред говорил это? — спросил он подавленно. — Где он, Бексон, где он? — Он вскочил, как будто желая немедленно отыскать старого садовника, но тотчас очнулся и опять сел у постели больного. — Ба! — хладнокровно произнес он. — Я сам почти поверил этим безумным словам, что в доме моем совершилось преступление. Идите теперь, я останусь здесь, пока вы будете пить чай.

Мистрисс Бексон поклонилась и вместе с Томасом вышла из комнаты, крайне удивленная необыкновенным поведением банкира.

Несколько минут Гудвин оставался недвижим на стуле, наблюдая бледное лицо больного и вслушиваясь в его бормотание. «Руперт Гудвин… убийца… кровавые пятна на лестнице… кровавое пятно в погребе… ужасно!» Все те же слова, все те же несвязные речи говорил молодой человек, а его налитые кровью глаза неподвижно смотрели вперед. Наконец банкир встал. Платье Лионеля висело на стуле рядом с кроватью, а на столе было положено все, что находилось в его карманах, как то: платок, связка ключей и несколько писем и бумаг. Гудвин подошел к столу и стал рассматривать лежащие на нем вещи. Рука его ощупала что-то твердое под носовым платком — это был медальон на волосяной цепочке. Он открыл его и увидел простое мужское лицо, озаренное доверчивой улыбкой: то было лицо честного капитана Гарлея Вестфорда — того человека, которого банкир убил в своем доме.