Книга Амариллис день и ночь - Рассел Хобан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не по возрасту, нет, просто по стилю, если ты понимаешь, о чем я: учитель, осуществляющий droit du seigneur[103]с самой лакомой студенткой.
– Вроде тебя.
– Ну да.
– Насколько я помню, это ты сделала первый шаг. Могу процитировать твой гамбит дословно: «Что мне в тебе больше всего нравится, – сказала ты, – так это то, что ты сделаешь меня несчастной».
– Мне тогда было очень плохо. Я порвала с человеком, с которым прожила два года, и только-только начинала понимать, как оно все бывает. Похоже, время доказало, насколько я была права, тебе не кажется?
Но это было слишком уж высокопарно и слишком уж лично, так что я не схватил наживку, а только спросил:
– Еще что-нибудь есть из этой серии? Арлекин, например?
– Я над ним работаю, – замялась она.
И показала автопортрет в облегающем трико Арлекина и с прикрытым полумаской лицом.
– Это ты, – заметил я. – И вовсе не в современном наряде.
– Арлекин – вневременная идея. И вообще, я его еще переделаю.
Это было в августе. Колледж закрылся на каникулы, и времени у нас обоих стало побольше, но виделись мы все реже и реже. Ленор возилась со своей комедией дель арте, а я лелеял задумки картин с привидениями. Если попросите своих знакомых назвать какую-нибудь картину с привидениями, девять из десяти вспомнят ту вещицу Фюсли[104]с мерзким коротышкой, усевшимся женщине на грудь. Определенно перспективы в этом жанре еще велики, и я не без удовольствия взвешивал свои шансы.
В сентябре мы вернулись к обычному осеннему распорядку и однажды вечером сели смотреть у меня по видео «Мужчины, женщины: руководство по эксплуатации».[105]Главный герой, Бенуа Бланк, – адвокат, женатый мужчина лет под сорок. Заядлый бабник, он живет под девизом, что «подходящая женщина – это много женщин», и как только одна надоест, тут же заводит новую. У него проблемы с желудком, и в один прекрасный день он решает обследоваться. И попадает в когти некоей доктор Нитес, одной из бывших своих пассий, которую бросил, когда та еще училась на врача. На самом деле он здоров, но она подменяет результаты анализов, говорит, что у него опухоль, и посылает Бенуа на химиотерапию, после которой от цветущего волокиты остается бледная тень.
Ленор полагала, что Бенуа Бланк получил по заслугам.
– Он вроде индейского охотника за скальпами, – сказала она. – Только охотился за дырками, вот и вся разница. Все мужчины такие.
– Что, и я?
– А по-твоему, ты особенный?
– А по-твоему, ты для меня кто? Очередная дырка в коллекции, так, что ли?
– Ну, может, и нет. Ты ведь боишься женщин – по твоим картинкам с гарпиями сразу видать. Может, я для тебя – ручная гарпия, и со мной ты себя чувствуешь крутым мужиком.
– А ты со мной, похоже, не так уж и счастлива.
– Надо же, какой ты чуткий!
– Когда ты сказала, что я сделаю тебя несчастной, что это было? Самосбывающееся пророчество? Тебе не кажется, что ты сама довела до того, чтобы оно сбылось?
– Я так сказала, потому что знала – все так и будет.
– А когда мы с тобой проходили лабиринт, ты совсем по-другому говорила.
– Ara, a сколько месяцев мы с тех пор провели вместе? Девять, что ли?
– Хочешь сказать, эти девять месяцев были ошибкой?
– Господи, ты прямо как адвокат. Все треплешься и треплешься, хоть бы на минуту заткнулся. Знаешь, мне надо отдохнуть от твоей болтовни, а то прямо дышать нечем.
– Отличная идея! Вот и ступай куда-нибудь и дыши там в свое удовольствие. Может, со временем и полегчает, лет так через десять.
– Ты это о нас с тобой?…
– Ну, больше никого я в этой комнате не вижу, а ты?
– Ясно. – Она повернулась ко мне спиной, сдернула трусики и задрала юбку. – Полюбуйся напоследок. Больше не увидишь.
– Н-да, похоже, задний ход ты уже не дашь.
И она ушла. А на следующий день приехала на Бичи-Хэд и спрыгнула.
Воскрешая в памяти Ленор, я, очевидно, вспоминаю лишь иллюзию любви, не больше, но что-то меня в этом смущает. Как же так: в январе я поклялся в вечной любви, а уже в сентябре рад был расквитаться со всей этой историей? Правда, не я же первый сказал «на веки вечные», когда мы проходили лабиринт. Разумный человек на моем месте исключил бы этот пункт из договора; чем, интересно, я тогда думал – головой или чем?
И все же нет, не все так просто. Загвоздка в том, что мне всегда нужно было переживать влюбленность, первый ее расцвет, первый пыл увлечения. А стоило ему угаснуть – и я уже рвался дальше. Я еще не упоминал, но ведь до Ленор были другие: Аманда, Софи, Джиллиан, Кэтрин, Дельфина, Сара… целая череда, уходящая куда-то в туманы отрочества. Штука в том, что и в девяносто четвертом я все еще оставался мальчишкой.
И вот еще что: если бы я вел себя по-другому, она бы не покончила с собой. Да, конечно, она находила в несчастье какое-то извращенное удовольствие, и вообще уживаться с ней было нелегко, но если бы она откалывала свои обычные номера с другим мужчиной, получше меня, то, скорее всего, была бы жива до сих пор. У некоторых отношения строятся так, что один человек – вроде ключика, а другой – вроде замкá, сегодня так, а завтра – наоборот, и так по очереди; но порой случается, что оба они как ключи или оба – как замки, и тогда уж ничего не поделаешь. И все-таки что-то да можно было поделать, не будь я таким эгоистом, не стремись я брать в любви побольше, а отдавать поменьше. Никаких причин уходить из жизни у нее не было, и в ее смерти я винил только себя.
После Национальной галереи и Трафальгарской площади я двинулся без особых на то причин в «Зетланд-Армз», и Амариллис оказалась там. При виде меня она улыбнулась, подняла руки – мол, сдаюсь, что уж с тобой поделаешь, и поманила меня к своему столику.
– Извини, – сказал я. – Я тебя не нарочно нашел.
– А если бы и нарочно – все равно, ничего страшного. Раз уж случилось, значит, так тому и быть.
– Чем-то все это похоже на бутылку Клейна номер пятнадцать.
– Это которая?
Я достал свое сокровище из рюкзака и протянул Амариллис:
– На, подержи.
