Книга В чреве кита - Хавьер Серкас

Марсело остановился и, будто устав от своей собственной беспредметной болтовни, пробормотал:

— Похоже, что сегодня все дороги ведут к Дюма. Кстати, Луиза-то ненароком не влюбилась? — прибавил он тоном легкой шутки, возможно, призванным немного смягчить его явный интерес к моему разводу.

— Не думаю, — ответил я и посмотрел на другую сторону дворика: усатый тип и девица целовались.

Может, послеобеденная жара и виски начали оказывать свое действие, но я почувствовал какую-то слабость внутри, и на меня вдруг накатило желание безотлагательно излить душу. Я лаконично прибавил:

— А вот я — да.

— Ты да — что?

Совершенно спокойно я пояснил:

— Я да, влюбился.

Марсело взглянул мне в глаза, будто надеялся найти в них нечто опровергающее мои слова, но не нашел. Он недоверчиво приподнял кустистые брови, что придало его лицу комичное выражение, и воскликнул:

— Да ну тебя, Томас!

— Тебе это кажется странным?

— Нет, не странным… Ну да, я же тебе говорил, — бормотал он. — Прежде всего, мне это кажется величайшей глупостью. Будто у тебя и так проблем мало!.. Подожди, а разве ты не говорил, что это Луиза от тебя ушла?

— Ушла потому, что я ей сказал.

— Сказал, чтобы она уходила?

— Что влюбился. Да нет, на самом деле я ей рассказал, что познакомился с другой женщиной, хотя я познакомился с ней не сейчас, а уже давно…

Заметив подозрительный огонек сарказма в глазах Марсело, я приостановился.

— Знаешь, все очень сложно, но если ты хочешь, я расскажу.

Я не стал дожидаться, пока он согласится. Сначала я по порядку описал обстоятельства, предшествующие моей встрече с Клаудией («Устроил себе холостяцкий вечерок, — прокомментировал Марсело. — Очень оригинально»). Потом я рассказал о своем выходе из кинотеатра «Касабланка», о появлении Клаудии, пиве на террасе «Гольфа», ужине, завершившемся потрясающей ночью («Первая ночь всегда потрясающая, — продолжал издеваться Марсело. — Я тебе уже говорил. Проблема в тех, что следуют за ней»). Быть может, ради краткости повествования или просто потому, что мне не хотелось, я не стал рассказывать Марсело о событиях следующего дня. Я также не упомянул о беременности Луизы, но зато подробно обрисовал воскресный скандал и бегство моей жены. Под конец, поддавшись завораживающему потоку собственных речей и испытывая невыразимое удовольствие от ощущения себя героем выдающихся событий, я с наслаждением извлек из памяти историю своей юношеской любви к Клаудии, словно эти воспоминания позволяли еще раз пережить ее, одновременно меняя представления об этой любви под влиянием ностальгии: тоски не по тому, чем она была в действительности, а по тому, чем она могла бы стать и не стала.

— Короче, — подытожил Марсело, когда я закончил свою речь. — Ты рад, что Луиза ушла из дома.

Я посмотрел ему в глаза, и мне показалось, что я обнаружил в них то выражение смущения, какое обычно наблюдаешь во взгляде только что проснувшегося человека. «Он заснул и прослушал», — подумал я растерянно.

— Я не то что бы рад, — уточнил я, почти обидевшись на Марсело. — Но в этих обстоятельствах, похоже, это лучшее, что могло случиться.

— А вот здесь ты ошибаешься. Когда такая женщина, как Луиза, уходит, она уже не возвращается.

— Кто тебе сказал, что я хочу ее возвращения?

— Рано или поздно захочешь.

— Сомневаюсь.

Марсело покачал головой, откинулся на спинку стула, сделал глоток виски и зажег сигарету. В эту минуту нечто в глубине двора привлекло мое внимание. Я пригляделся. Усатый тип и блондинка закончили обедать, он склонился над кофе, а она смотрела на меня, и когда я взглянул на нее, она подмигнула. «Не может быть», — подумал я. Инстинктивно я бросил взгляд на Марсело. «Это не он заснул, — пришла в голову нелепая мысль. — Это я спал. Я и сейчас сплю».

— Итак, — вздохнул Марсело. — Ты, наверное, знаешь, что делаешь. Но лично мне вся эта история кажется изрядной глупостью. Одно дело сходить налево и совсем другое…

Краешком глаза я опять взглянул на парочку: они сидели, облокотившись на стол, покуривали и влюбленными глазами смотрели друг на друга сквозь дым.

— Клаудия — это совсем не поход налево.

— Даже если и так, — настаивал он. — Хорошенько подумай, прежде чем расставаться с Луизой. На свете мало таких женщин, как она.

— Я это знаю, — произнес я. — Может быть, поэтому нам неплохо было бы расстаться на какое-то время.

— Вот тут я тебя не понимаю.

— Если бы тебе довелось когда-нибудь жить с женщиной, которая все делает правильно, ты бы меня понял.

Марсело снова посмотрел мне в глаза. Затем спросил:

— Ты же не ревнуешь?

— Ревную? Но почему? — переспросил я и чихнул.

Выругавшись, я достал из портфеля еще пачку салфеток и высморкался.

— Нет, наверное, я никогда не избавлюсь от этой простуды.

Марсело было совсем неинтересно говорить о моей простуде.

— А ты потом ее видел?

— Кого?

— Как ты думаешь, кого? Луизу.

Я отрицательно помотал головой.

— Я даже не знаю, где она теперь живет, — сказал я и с удивлением обнаружил, что до настоящего момента не задавал себе вопроса, куда отправилась Луиза; почему-то это мне показалось хорошим симптомом, только не знаю, симптомом чего. — Полагаю, у своей матери. Понятия не имею.

— И что ты собираешься делать?

— Ничего. Работать, вести занятия, писать статью о Мартинесе Руисе, готовиться к конкурсу… То же, что и обычно. Конечно, я не собираюсь надолго оставаться в этой квартире, — добавил я, чувствуя, что мое объяснение звучит как извинение. — Пока да, естественно. Но когда у Луизы пройдет эта дурь, думаю, она сама захочет там жить. А я подыщу себе маленькую квартирку.

Я выдержал паузу и отважился:

— Не знаю, может, перееду к Клаудии. Там видно будет.

Наставшая после моих слов тишина или задумчивая поза Марсело вдруг заставили меня ощутить неловкость. Я допил виски, бросил взгляд на часы и, указывая на них, задал вопрос Марсело:

— Мы разве не договаривались пойти к тебе?

Вместо ответа Марсело опять начертил в воздухе каракули, и пока мы ждали счет, он убрал в карман рубашки сигареты и «Зиппо», провел рукой по волосам и, смирившись, произнес бодрым тоном:

— Итак, полагаю, что тебя следует поздравить, правда? Ведь не каждый день человек способен влюбиться. Мне жаль Луизу, честно. Наверное, ей сейчас нелегко. Но я рад за тебя.

И почти с улыбкой добавил:

— И за Клаудию, само собой.

То ли потому, что в глубине души я не мог сам себе объяснить молчание Клаудии, то ли потому, что меня больше беспокоило то, что я уже был готов допустить, но моим первым порывом было сказать Марсело правду: что с Клаудией я тоже не говорил со времени нашего прощания. Я бросил быстрый рассеянный взгляд в глубину дворика, где усатый тип безраздельно владел вниманием девушки. На минуту я засомневался. Сейчас даже бессмысленно задаваться вопросом, скольких неприятностей в будущем я смог бы избежать, если бы тогда у меня хватило мужества откровенно поговорить с Марсело; единственно верно то, что в конечном итоге здравый смысл играл намного меньшую роль, чем гордость, и я ничего не сказал.