Книга L - Лия Киргетова

Градусник показал тридцать восемь.

— Жень, у нас есть какие-нибудь лекарства?

— Вроде были, посмотри в коробке.

Она мотнула головой на шкаф с аптечкой. Так, лейкопластырь, но-шпа, активированный уголь — десять пачек, о, цитрамон, уже кое-что… Я не могла заставить себя попросить ее съездить в аптеку. Не могла и все.

— Ну что? Нашла что-нибудь?

— Только цитрамон.

— Ну и выпей сразу две штуки.

Я вернулась под одеяло и сосредоточилась на решении своей проблемы. Я не могу пойти в аптеку, нет, конечно, могу, но так не хочется в таком состоянии куда-то выходить. Она сидит рядом, скачивая игры для нового мобильника. Да, я в бешенстве. Да, я считаю, что можно было бы приподнять свою задницу и съездить за лекарствами. Да, я не понимаю, как такая мысль не приходит ей в голову. Мне не выдавить из себя: «Женя, не купишь ли ты мне…» Нет, это нереально. Подумаем с другой стороны. Она не должна мне ничего. Она не должна ни отвлекаться от своих занятий, ни сидеть рядом со мной, ни покупать мне таблетки, малиновое варенье, воздушные шарики для настроения. Как хочется спать! Цитрамон потихоньку начал действовать, головная боль понемногу высвобождала место для мыслей. Мрачных.

Зачем мне такой человек рядом? Нет, я не должна ничего ни от кого хотеть, а тем более требовать. Женька прошлепала на кухню, налила себе сок и вернулась со стаканом в руке. Я наблюдала за ее действиями искоса, переключала телепрограммы, музыка, старое кино, довоенное еще, по-моему, на другом — дурацкая передача, призванная, по-видимому, развеселить кого-то. Кого можно рассмешить этой рожей? Боевик с Ван Даммом, муть. Она даже не предложила мне сока. Спокойно. Я не могу, просто физически не могу устраивать обыкновенный бабский скандал.

— Любимая, может ты отвлечешься на пару минут от компа, мне что-то совсем загрустнело.

— Да? Угу.

О, на следующем канале — «Брат». Бодров из самодельного оружия мочит нехороших парней. «Где твои крылья, которые нравились мне?» Своевременный вопрос. Еще полчаса я пыталась отвлечься от душившего меня тихого возмущения. Не спалось. Любимый фильм, почему-то, вбивал гвозди мрачности в мою и без того не самую здоровую голову. Женькины ноги все так же радостно торчали из экрана монитора.

Я переключила канал. Она вдруг резко встала, демонстративно вышла на кухню, громыхнув ноутбуком по столу, и включила там второй телевизор. Мои нервы сдали.

— Если ты смотришь, то так и скажи, просто скажи, я бы не стала переключать.

— Ты даже не спросила у меня! — в ее голосе было столько злости, что ею, если бы злость была гречкой, можно было накормить роту, нет, батальон голодных новобранцев.

— Я не знала, что ты вообще следишь за происходящим, ты же сидела спиной к телевизору.

— Ты могла бы спросить сама. Но тебе это не нужно, зачем? — Она почти кричала на меня. — Ты просто делаешь то, что считаешь нужным. Главное, чтобы было по-твоему!

— Знаешь, это, мягко говоря, несправедливо. Ты уже четыре часа сидишь спиной ко мне.

— Я могу спокойно заняться своими делами? Или тебе нужно, чтобы я бегала вокруг тебя двадцать четыре часа в сутки?

— Нет, — даже злость куда-то внезапно испарилась, в голове застучали молоточки: «Бесполезно. Вали отсюда. Не унижайся».

— Я хочу, чтобы ты относилась ко мне так же, как я к тебе. Не больше, не меньше. Подумай об этом.

— Да иди ты!

Я и пошла. Адреналин, вызванный всплеском бешенства, отодвинул на второй план температуру и утер мне сопли в один миг. Я моментально собрала сумку с самым необходимым, оделась…

— Ты куда? — она схватила меня за рукав.

— Я пойду.

— А что случилось?

— Ничего, просто, если я сейчас не выйду отсюда, то я за себя не ручаюсь. Не вижу смысла разговаривать в таком состоянии. Ты имеешь полное право заниматься своими делами столько, сколько считаешь нужным.

— А ты сама все время…

Продолжение этой фразы утонуло в громком хлопке входной двери. На улице шел дождь. Зонта не было. Я включила музыку, вставила в оба уха наушники и потопала к метро.

Я шла в тупик быстрым шагом, насвистывая себе под нос мелодии немецких военных маршей. Все попытки что-то обсудить приводили к ссорам, ее позиция во время конфликтов была совершенно нетерпимой. А мне для простых выводов совершенно не требовалось длительное время.

* * *

Как это происходит? Как вообще все происходит внутри нас? Сколько не отматывай обратно ленту событий, эмоций — никогда не получается понять, где этот момент «до» и «после». Тумблер. Как будто кто-то невидимый в долю секунды, выключив и включив свет, (незаметно, мы, наверное, моргнули в это мгновение)… выключи свет…

И то, на чем лежит рука, становится декорацией. Цвета неестественными. Еще несколько отрезков времени назад (секунд? минут? часов?) какие-то внутренние и внешние векторы двигались вперед. И вот — щелк! — сначала остановка. Потом что? Колеса крутятся в обратную сторону?

Титаник за секунду до столкновения с айсбергом. И всем понятно — что сейчас пробьет те самые катастрофичные отсеки… Самое странное, даже не так.

Нет.

Мы — на палубе первого класса, в ресторане. Музыка. Толчок, Грохот, плохо понимаемый (оркестр старается, дамы хохочут).

Мне даже нравятся, мне даже нравятся, мне даже нравятся эти минуты, когда уже снаружи пробоина и крен, когда десятая часть уже погибла, когда осталось так мало — и это — необратимо.

Мне нравится задумчиво подцепить десертной ложечкой кусочек вишни. Мне нравится особенно остро вслушаться в виртуозную — становящуюся божественной — игру скрипача… Мне нравится, как мы, замечая ненормальное мигание лампочек в этой пафосной люстре, переглядываемся и… продолжаем вежливый разговор с сидящими рядом собеседниками.

Нам просто неудобно внезапно вскочить, не задумываясь о наших вещах, оставленных в каюте. Половина души кричит: «Хватит делать вид, что ничего не происходит! Встань! Через минуту будет поздно!!!»

Но мы сидим. Возникают паузы, но никто — ни один человек в этом зале не начинает действовать. Нам неловко. Мы не видим достаточных оснований для того, чтоб своими действиями привлекать внимание общества… Конечно, когда прибежит кто-то из членов команды, или мы услышим крики о помощи с нижней палубы… или… Да, тогда мы тоже вскочим, уронив эти изысканные салфетки, пахнущие кленовым сиропом… И я знаю, что не смогу спокойно или неспокойно донести до тебя, что глупо, бесконечно глупо бежать в каюту за тем маленьким чемоданчиком, да, я знаю, сколько там нулей после… знаю…

И втройне глупо идти за тобой и обреченно смотреть, как ты пытаешься вежливо беседовать с этим чудным господином в форме….

Не все и не всегда мы можем успеть рассказать, убедить, попросить, крикнуть… до того, как становится поздно…