Книга Страж фараона - Михаил Ахманов

Отшагав с треть километра по тропе, пролегавшей меж пальмовой рощей и восточной, дальней от нильских вод стеной святилища, Семен с учеником обогнули храмовую ограду и очутились на Царской Дороге. Это была прекрасная широкая аллея длиной в три тысячи шагов, пересекавшая город с севера на юг; по обеим ее сторонам росли деревья и высились шеренги сфинксов, точно таких же, как на гранитном берегу Невы, у Академии художеств. Может быть, по этой причине аллея казалась Семену местом знакомым, едва ли не родным: деревья напоминали о Румянцевском садике, разбросанные среди них дворцы и близкая река – о невской набережной, и если чего не хватало, так только трамвайного звона и грохота да серых облачных небес.

Но в этот день, если не присматриваться к вечно ясным небесам, иллюзия казалась более полной, как раз за счет грохота и звона. Они доносились из храмов, из окружавших дорогу садов и даже с реки, с лодок и кораблей, возвращавшихся из Джеме, с западного берега; тут и там звенели систры, гудели барабаны, а кое-где слышался нежный напев флейт и томная жалоба лютни. Аллея была запружена народом: кто покидал святилище, очистившись в молитве и насладившись зрелищем плясок и пышных представлений, кто торопился к храму, чтоб сбросить тяжесть накопившихся грехов и с чистым сердцем приступить к пирушке, а кто, памятуя, что искупление бесплатным не бывает, тащил гуся или корзинку с виноградом, гнал козу или овцу.

Метрах в четырехстах от святилища Царскую Дорогу рассекала широкая полоса воды – канал Парящего Сокола, посвященный Гору. За ним голубела поверхность большого водоема, обсаженного миртовыми и лавровыми деревьями, а канал тянулся дальше, однако его восточная часть принадлежала Монту, грозному богу сражений и битв. Текущие там воды сливались в ров вокруг казарм меша Амона, но в этом лагере был собран не весь столичный гарнизон, а лишь пехотинцы: педжет – стрелки из лука, а также секироносцы и копейщики. Второй армейский лагерь располагался в южной части города, ближе к дворцам фараона, в конце Восточной улицы – там стояли колесничие, войско привилегированное, нуждавшееся в заботах конюхов и множества ремесленников, изготовлявших и чинивших колесницы.

Над каналом Сокола стоял широкий мост – целая площадь с галереями, портиками и павильонами, украшенными по случаю праздника букетами цветов, венками из пальмовых листьев и прочей зеленью. Здесь человеческие водовороты и потоки были особенно густыми, а среди них метались водоносы, разносчики сладостей, носильщики и прочий люд, не знавший отдыха даже по праздникам. Семен и Пуэмра чуть не расстались в этой толпе, встретившись минут через десять у изваяния сфинкса с бараньей головой, что охранял дорожку к берегу и кварталам с домами средней руки вельмож-семеров. Эта прослойка местного общества казалась Семену столь же удивительной, как и отсутствие в Обеих Землях звонкой монеты или купцов. Кем они были – люди, поднявшиеся из немху во время войн с гиксосами, неглупые и энергичные, но не столь родовитые, как старая знать? Чиновниками? Офицерами? Жрецами? Похоже, и тем, и другим, и третьим; каждый семер занимал не одну, а три-четыре должности, нередко совмещая службу гражданскую с военной или – того удивительней! – с религиозной. Так, Кенамун, обитавший напротив Сенмута, был начальником рудников в Восточной пустыне, а еще – помощником управителя царской сокровищницы и главным над житницами Ипет-сут; Пианхи, другой сосед, болтливый и тучный, являлся писцом колесничих в меша Амона, смотрителем царского стола и третьим пророком святилища Мут. Были у них и другие звания, порой совсем загадочные: хранитель царских стрел, носитель опахала, лука или табурета.

И что это значило? Может, семеров слишком мало, а должностей – с избытком? Или же должности – фикция, почетный титул, никак не связанный с реальными трудами? Или вельможи в Та-Кем – титаны резвости и мысли, способные распорядиться царской кухней, амбаром, войском, рудником? А также править службу в храмах и подносить его величеству то табурет, то стрелы? Однако после знакомства с Пианхи и Кенамуном идея насчет титанов казалась весьма сомнительной. Эти двое – как и другие, являвшиеся к Сенмуту, чтобы поздравить его с возвращением и поглядеть на брата, сбежавшего от дикарей, – не отличались светлым разумом Инени, хотя, вполне возможно, каждый из них справлялся со своими обязанностями. Они проходили перед Семеном пестрой чередой – не высшая знать страны, однако люди, причастные к власти, становой хребет Та-Кем, правившие тем и этим, познавшие меру вещей, обученные и обладавшие разнообразными уменьями. Отнюдь не невежды, цвет народа роме... Боже! Как ограничен и скуден был их мир! Временами Семену казалось, что он умудренный жизнью старец, попавший к детишкам-несмышленышам. Он долго размышлял над тем, что порождает это чувство, и наконец решил, что дело тут не в росте или физической силе, не в знаниях, которыми он владеет, не в тайнах быстрого счета или письма и даже не в предвидении будущего. Вопрос его реальных преимуществ относился скорее к философской, нежели к практической области, и затрагивал такие категории, как пространство и время. Мир роме, даже самых искушенных и мудрых, был трагически узок; понятие о времени исчерпывалось одним-двумя тысячелетиями, понятие о пространстве – нильской долиной и странами Куш, пустыней Запада и крохотной частью Евразии к востоку от Дельты. За этими границами, не превышавшими полутора тысяч километров в любую сторону света от Нут-Амон, находился край Ойкумены, и там лежали сказочные земли – поля Иалу, Страна Духов Та-Нутер и неведомый край северных варваров, о коих никто не мог сказать с определенностью, люди ли они или демоны, порождение злобного Сетха. Таким был мир, и таким он будет еще добрую тысячу лет, до эпохи Эллады и Рима, но и в те времена, когда его обширность приоткроется людям, небесные тайны останутся тайнами, а звезды, солнце и месяц – креатурами добрых и злых божеств.

Лишь здесь, в далеком прошлом, в затерянной среди песков речной долине, Семен с пронзительной ясностью осознал, сколь долгий путь прошло человечество и сколь стремительным был шаг прогресса в последние столетия. Он отличался от роме, ибо мог охватить Вселенную в неизмеримо более крупных масштабах; вся планета Земля с ее океанами и континентами, вся ее история за миллионы лет, Галактика, звезды, туманности, квазары, не исключая мельчайших частиц вещества, – все это было доступно его внутреннему взгляду, все формировало с детских лет его мировоззрение. Он не знал ни кибернетики, ни атомной физики, ни уравнений движения в небесных сферах, но компьютер, атом и ракета являлись для него понятиями привычными и повседневными, точно такими же, как горы, реки и страны американских материков или научные станции в Антарктиде. Он не смог бы назвать точные даты всех крестовых походов или Пунических войн, но, как человек образованный, владел более ценным качеством – исторической ретроспективой. Его мышление не было стиснуто узкими рамками сиюминутной реальности и религиозных догм, и потому, устроившись в безопасной нише самой цивилизованной державы прошлого, он получал гигантское преимущество в сравнении с новыми соплеменниками. Конечно, стратегическое; но разве верный стратегический подход – не главное в борьбе за выживание?

Очнувшись от дум, он обнаружил, что стоит перед жилищем Сенмута и что привратник, тощий шельмец Анупу, почтительно кланяется ему и приседает, прикрыв ладонью рот, чтоб не дышать на господина пивом. Это было разумной предосторожностью – дух от Анупу шел такой, что с трех шагов свалил бы сфинкса с пьедестала.