Книга Захват Московии - Михаил Гиголашвили

— Разбойный приказ, одним словом, — подал реплику старик и приподнял шляпу: — Самуил Матвеич!

Он был одет в потертый клетчатый пиджак и тёплую ковбойку, на лице — костяные очки; скрюченно-неподвижными пальцами он трогал синь в подглазье.

— Чей приказ? — не понял я.

— Раньше сие заведение называлось Разбойный приказ. А еще раньше — Разбойная изба. Сидка главных разбойников.

Тут я вспомнил:

— Да, Пётр Большой, Гроссе, знаю… Приказы… Учили.

— Нет, батенька, Разбойный приказ был еще при деде Петра… И до него… Заведовал разбоями, грабежами, палачами, тюрьмами… Потом сыск назывался…

— А вы почему тут? — спросил я, хоть и знал по фильмам, что в тюрьме такие вопросы задавать нельзя. Но это и не казалось настоящей тюрьмой — скорей как в очереди к врачу.

— Видите ли, обстоятельства…

Алка поправила лифчик, подбросив снизу руками груди:

— Он в киоске газетном тут работает, у него иногда пакеты с травой ребята оставляют… Ну и… что-то не срослось с ментами…

— О нет, нет! — запричитал старик, а баба рявкнула на него:

— Чего нет-нет? Да-да! Марихуана, а что же? Марь-Иванна!

— Но они говорили, что это тибетский сбор трав, от кашля… календула… простуда…

— Ага, тибетский сбор с краснодарских гор…

— Я не знал.

— Всё ты знал.

Значит, это дилер. Алка спросила меня:

— Слушай, дружок, а ты там, у себя в Германии, по борделям ходишь?

Я опешил:

— Я?.. Нет. У меня подруга Элизабет.

— А… а я думала… — разочарованно протянула она. — А цены не знаешь?

— Какие?

— Ну, на эти… на секс.

— А, — понял я. — Средняя — от 50 до 100 евро.

Алка удовлетворенно кивнула и восхищенно закатила глаза:

— Это что же, в день до штуки евро срубить можно?

— Зависит от вашей выносливости, мадам, — ядовито вставил старик, а я ответил:

— Нет, оттуда еще платить… комната, свет, отопление, телефон, налоги, профсоюзные сборы… По ZDF показывали.

— Что, и профсоюз есть?

Услышав, что да, сейчас открыли, «Гидра» называется, все проститутки платят в медицинскую и пенсионную кассы, она озабоченно посмотрела на меня:

— Сделаешь визу? Месяца на три?.. Приеду, отработаю и тебя не забуду — приходи хоть каждый день…

— Конечно, посмотрим… потому что почему нет… — уклончиво ответил я («да и нет не говорите»).

— Ручка есть, дедуль, бумажка? — спросила она у старика.

— Вот, прошу — хоть и обыскали, но книжку не забрали… И карандаш, если пишет. — Старик, обдавая меня острым затхлым запахом, малоподвижной рукой выволок из кармана древнюю записную книжку и вырвал из неё желтый листок.

Алка размашисто рассадила по нему значки.

— Вот мой телефон. Надо будет — заходи, — дала она мне разнокалиберно нацарапанные цифры. — А твой номер?

Я написал свой правильный телефон — пусть приедет, почему нет?.. Отведу её на Мариенплац, а там сама разберётся… Наши баварцы такие груди без внимания не оставят, грудь для баварца — важнее пива.

— Отлично, Фредя! — Она спрятала бумажку куда-то за пояс юбки. — Можешь и ночевать у меня, если чего… Ты где остановился? В гостинице? Там дорого, наверно, я тебе комнату задёшево сдам, в одной ты будешь, в другой — я… Я две комнаты снимаю…

Старик усмехнулся:

— Под крики и стоны клиентов не очень-то и уснёшь.

Алка вспыхнула:

— Никаких криков! Дом сталинский, стены — во, в пять хуев толщиной, — она показала руками отрезок в метр, — еще твои немцы строили… — а на мой вопрос, какие такие мои немцы и что они строили, старик пояснил:

— Она имеет в виду — военнопленные, немцы, после войны. Да, что при Сталине построено — до сих пор прочно стоит, спросом пользуется… И мой номер запишите, у меня тоже две комнаты, милости просим. Так, дай бог памяти… Пять… Пять… Потом три двойки… Тридцать девять в конце… улица Нежданова, 58, киоск напротив дома. Я или дома, или в ларьке… Видно, что вы — учтивый и вежливый молодой человек, не то что этот Юрка-быдло… Оставь, говорит, Самуилыч, пакет до вечера, таскать с собой неохота, вот тебе 1000 рублей, вечером — столько же… расплачусь при заборе…

— На каком заборе? — не понял я.

— Ну, когда забирать придут. А забрали — меня: явились менты, пакет вскрыли — там пахучий цветок какой-то… весы у них с собой были…

— Да не заливай! Прекрасно ты знал, что в пакете!.. Первый раз, что ли?

— Да я… 50 лет в библиотеке проработал… интеллигентный человек… нужда заставляет…

— Это ты ментам лапшу вешай, мне-то чего заливаешь? — Алка взвилась возмущенной грудью. — Я сама у тебя как-то экстези брала!

— Это ментоловые таблетки, что ли? — сделал заинтересованное лицо старик.

— Хрен там ментоловые! Экстези! Ты еще пошутил — мол, меняю на виагру…

Старик обидчиво подтянул губы:

— Мне, слава богу, виагра пока не нужна…

— Как же!.. Барыга старый!

— Не раздражай меня! Я хоть и незлобивый, но тоже могу укусить…

А мне под их ласковую перепалку стало думаться вдруг, какие все-таки русские люди — простые и легкие в контактах: угощают пирожками, дают адреса, телефоны, приглашают в гости… А как по-доброму, по-человечески они говорят друг с другом!.. Антоша — с толстым капитаном, капитан — с полковником, с сержантом… По-доброму, по-домашнему, по-родному… Тут нет дистанции, всё запросто, любой может заговорить с тобой, сказать что-нибудь, у нас же все друг с другом — на расстоянии руки…Только официально: «Фрау Шмидт! Герр Мюллер!» Нет человечности — ни в языке, ни в менталитете, а у русских — есть… В немецком даже слова такого — «человечность» — нет, что меня не удивляет… Да, помню, как я обиделся, когда Вы дали нам перевести цитату из Ломоносова, что на немецком языке надо говорить с лошадьми, а сейчас понимаю, что он был очень прав. Гроссадмирал Ломоносов! А сколько оттенков в русском?.. Вот Бабаня часто повторяла «незлобивый народ», а я никак не мог понять, что это значит. В немецком есть «злой» — и всё… В немецком даже нормального слова для понятие «добрый», «доброта», «добро» нет — «gut» — это «хороший», «barmherzig» — «милосердный», а где «добрый»? И этот факт, кажется, многое объясняет в нашем менталитете и в той катастрофе, которую мы учинили и которая произошла с нами… Хотя самые большие чванцы и чопорюги — это всё-таки пруссаки… Мы, баварцы, другие. Ну да мы и старше их на тысячу лет… И не происходит ли само наше название «баварец» — от «боярец», «боярин», Bojarisch?.. Очень может быть… Говорят же, что германские племена произошли от славянских, а не наоборот.