Книга Танцовщик - Колум Маккэнн

1 ноября

Дети вымазали краской ступени школьной лестницы. Кем они стали? Илья сразу все отчистил — сказал, что не хочет, чтобы у детей были неприятности. Они всегда сбегаются к нему, он катает их на плечах.

2 ноября

Готовимся к празднованию дня Революции. Илья очень занят в школе, но все же нашел время, чтобы погулять со мной по парку. Пруд, говорит он, это его второй дом. Он очень хорошо бегает на коньках. Под конец прогулки он подарил мне серебряную цепочку и медальон с изображением рыбы. Это не мой знак, но какая разница? Он показался мне таким красивым, когда я уходила, и он помахал на прощание рукой. Говорит, иногда он с друзьями играет поздней ночью в хоккей — они раскладывают на льду костры, чтобы рассеять темноту, или жгут в ведрах нефть.

3 ноября

Пальто отца становится велико ему все сильнее и сильнее. В Москве скоро начнется суд над Рудиком, заочный. Отец послал Сергею с мальчиком-турком, который живет через три дома от нас, несколько записок с просьбой не приходить к нам больше, он думает, что это рискованно или может как-то сказаться на положении наших дел. Теперь отец просто сидит и смотрит перед собой. Мне страшно за него.

4 ноября

Дети нарисовали к празднику такие красивые картинки, мы развесили их в коридоре.

8 ноября

Вчера был день Революции. Мне приснилось, что я вместе с Ильей торгую в киоске летними яблоками.

10 ноября

Рудику дали семь лет лагерей. У нас никаких сил не осталось. Мама, услышав эту новость, упала на кровать, уткнулась лицом в подушку и заплакала. Его могли и к смерти приговорить, поэтому ей, наверное, следовало облегченно вздохнуть. Но она плакала. А отец рассказал мне случившуюся в Берлине историю, там одному солдату зажало трамвайной стрелкой ногу. Трамвай быстро приближался к нему. Второй солдат шел в это время по улице, услышал крик, постарался вытащить ногу первого из стрелки, но не смог и потому набросил ему на голову шинель, чтобы он не видел налетавшего трамвая, не мучился от страха. Я эту историю где-то уже слышала.

11 ноября

Что же мне теперь — шинель отцу на голову набрасывать?

12 ноября

Мама тревожится за отца, хотя, наверное, тревожиться следует за нее. Шея у нее вся красная, расчесанная, похоже, вернулся опоясывающий лишай. Отец молчит, а я не могу сообразить, где мне взять помидоры, которые вроде бы помогли в прошлый раз. Да если их и удастся найти, они в это время года слишком дороги.

13 ноября

Отец по-прежнему сидит неподвижно. Теперь ему надо решить, осудит ли он Рудика перед партийным комитетом, — настоящим выбором это не назовешь, потому что его все равно наверняка выгонят из партии. Мама ночью считала деньги, которые годами откладывала в фарфорового слона. Лишай прошел сам собой, без лечения помидорами. Она рассказала мне, как познакомилась с отцом. И недолгое время казалась счастливой, воспоминания подняли ей настроение. Дело было в Центральном парке культуры железнодорожников, отец поделился с ней щепоткой табаку. Он говорил о Маяковском, читал «Отечество славлю, которое есть». И тут, конечно, расчихался и страшно смутился. А на следующий день подарил ей слона. Я попробовала расспросить об этом отца, но он ничего не помнит. Отмахнулся от меня как от мухи. Мне не терпится рассказать завтра эту историю Илье. Он сказал, что Рудик ему безразличен, для него важна только я. Счастье!

14 ноября

Заседание партийного комитета опять отложили. Мы снова были в Большом доме. Рудик в Лондоне, он расплакался, и мне на миг стало его жалко. Он убежден теперь, что совершил ошибку. На него сильно давят, каждый день пишут о нем в газетах. Он говорит, что не может выйти на улицу, обязательно из кустов фотограф выскакивает. Он несколько раз называл имя какого-то танцовщика — уверена, пытался намекнуть на что-то, но я не поняла, о чем он говорил. Стенографистка бросала на меня злые взгляды.

16 ноября

У соседей родился ребенок, я взялась вязать ему кофточку. Почти закончила, но не очень ей довольна. Она получилась на четыре пуговицы, а нужно было на пять. Гуляла с Ильей по снегу. Он сказал, что хочет завести когда-нибудь детей. И я задумалась, как я назвала бы моего сыночка? Уж наверняка не Рудольфом. Может быть, именем отца. А если будет девочка? К школе: подготовить письма, которые отправят Брежневу на день рождения.

20 ноября

Стук в дверь, сильно нас испугавший! Всполошивший! Женщина, сильно нервничавшая. Светлые волосы. Финские. Сказала, что она балерина. Я поверила, взглянув на ее фигуру. Она не назвалась. Сказала, что у ее подруги есть друг, который побывал в Осло, как и почему, она не объяснила. Попросила разрешения войти, отец ей отказал. Женщина сильно расстроилась. Она приехала к нам из самой Москвы! Двое суток в пути! Сказала, что Рудик подружился с послами разных стран, они могут доставлять в нашу страну всякие вещи. Кое-что она сама привезла нам. Сначала мы были уверены, что это ловушка. Отец сказал, что законы нашей страны запрещают это. Женщина залилась краской. Затем мама попросила ее уйти. Мы все время оглядывали улицу, искали машину из «Школы вождения», однако той не было. Женщина стала нас умолять, но отец сказал: нет. В конце концов она поставила на крыльцо большой пакет. Она уже плакала от страха. Все было очень опасно. Пакет мы трогать не стали, но перед рассветом мама поднялась, вышла в ночной сорочке за дверь и вернулась с пакетом, слегка припорошенным снегом.

21 ноября

Пакет лежит на столе. Долго мы не протерпим, вскроем.

22 ноября

Отец выпил капельку бренди из присланной нам бутылки. Мама вышла на улицу в новом пальто на меху, но в темноте, чтобы соседи не увидели. Сунув руки в карманы, она нашла записку: «Скучаю по вам. Ваш любящий сын». Я пытаюсь понять, что делать с присланным мне платьем. Оно слишком плотно облегает бедра. Сначала подумала, что лучше его сжечь, но зачем? И я решила снять с него пояс и надеть платье, когда пойду на следующей неделе с Ильей в кинотеатр «Родина».

23 ноября

Отец вспомнил — балерина сказала, что мы получим еще один пакет, может быть, под Новый год. Конечно, в следующий раз мы откроем перед ней дверь. Если это все-таки не ловушка. Ничего, скоро узнаем. Отец чувствует себя немного виноватым, но понимает вернув пакет, мы нажили бы еще больше неприятностей. Мама сказала: «Да, это чудесно, но только новое пальто его не заменит». Она сидела в кресле, поглаживая ладонью меховой воротник.

26 ноября

Отцу стало тоскливо, и он выпил за Рудика, — и впервые услышала от него слова: «За моего дорогого сына».

* * *

Настоящим уведомляем, что 16 июня 1961 года НУРИЕВ Рудольф Хаметович, 1938 г. рождения, холостой, татарин, в партии не состоит, уроженец Уфы, артист Ленинградского театра им. Кирова, входивший в состав гастрольной труппы во Франции, предал в Париже родину. НУРИЕВ нарушал правила поведения советских граждан за рубежом, выходил в город и возвращался в отель поздно ночью. Он установил близкие отношения с французскими артистами, среди которых имелись известные гомосексуалисты. Несмотря на проведенные с ним беседы профилактического характера, НУРИЕВ не изменил своего поведения. В ноябре 1961 года он был заочно приговорен к семи годам исправительно-трудовых работ. Кроме того, после публичного отречения Хамета Фазильевича НУРИЕВА, который 21 января 1962 года сурово осудил поступок своего сына, было постановлено, что он может остаться полноправным членом партии.