Книга Моя любимая сказка - Ксандр Лайсе

— Вообще-то я предполагал, что любую работу надо делать тщательно. Исчерпывающе, так сказать… И потом, вам же не жаловались, что я плохо вожу?

— Нет… — Владимир Леонидович замер, потом всполошился. — Наоборот, многие очень хвалили… Говорили, что будут рекомендовать…

— Ну? А ведь я всегда рассказывал в абсолютно таком же ключе.

— Да? — задумчиво. — Ты всё-таки талантливый экскурсовод…

Я насторожился.

— Прошу прощения… Владимир Леонидович, у вас ещё какие-то претензии ко мне?

— Так… Ну, второй текст я посмотрю позже… Сразу могу сказать: исправлений, как таковых, здесь не потребуется… Если только — сокращения…

Вот оно! А если бы написал меньше, было бы — «слишком сжато»!

— Скажите… Вы меня методистом оставляете? Или?..

— Миша! Могу сказать прямо «по горячим следам» — из тебя получится хороший методист…

— Ага! Но… Что?

— Ну, я не знаю… Ты, наверное, не в курсе? У нас же методист на сдельной оплате. Плюс — за время выполнения задания.

— Хорошо. Это я понимаю…

— Миша… В ближайшее время… Заданий пока не предвидится, поэтому… Если ты хочешь совмещать… Тогда время выполнения мы не оплачиваем и только половинный гонорар…

Отлично. Просто волшебно. Раньше я сам писал себе тексты — ну не на Ромку же полагаться, он-то, пожалуй, напишет — сдавал ему «на редакцию», и он, естественно, принимал и допускал. И никто мне не доплачивал. Но я писал для себя. Остальные наши — тоже старались по большей части работать сами: приносили уже готовые материалы, а Ромка их компоновал, делал бэкграунды и логические связки. Работа для лодыря. Каковым он являлся, является, и все об этом знают. Только два маршрута — Чертолье и Замоскворечье — он собирался делать сам: очень они ему нравились, притягивали. Что бы он в итоге наваял — дело тёмное… Может, после той викторинки он как раз и решил, что — не осилит. Но, как бы там ни было, катался он тут как сыр в масле.

А теперь для меня, значит, уже совсем другой вариант действует… Боюсь, получится, как в анекдоте: «„Работайте, негры, солнце ещё высоко!“ — „Это луна!“» И даже не потому, что мне — это уж точно — в отличие от Ромочки, пришлось бы всё и для всех писать самому… Нет, мои мозги стоят подороже! Тем более — в круглосуточном, при таком раскладе, режиме.

…«гад Морских» продолжал вещать.

— …Тоже в силу обстоятельств. У нас и отдельной вакансии такой сейчас нет… Так что — решай сам. Можешь совмещать. Можешь отказаться — тогда води, пожалуйста, на прежних условиях, бога ради. Уровень у тебя классный… — это могло продолжаться ещё долго.

— Вы мне скажите, Владимир Леонидович, я за эти материалы что получу? — я решил расставить точки над буквой «ё».

Он замолчал на полуслове.

— Ээээ… Разумеется… Собственно, на карточку твою будет перечислено, в конце недели. А дальше — ты уж сам смотри… — поехал он по прежним рельсам.

Я бы посмотрел, конечно… Только что-то мне подсказывает: если я останусь исключительно методистом, новых заданий я буду ждать годами… А если с голодухи опять начну водить — получу копейки за разработки, которые тут же откуда-то возникнут. Да и не особенно с разработкой-то поводишь. Вроде бы и не послали… Но впечатления говорят об обратном. Ольга постаралась?

В общем, я ушёл думать. К пампушу на твербул.

Предположим, это — происки Ольги Владленовны. Но тогда бы меня просто вышвырнули на улицу. Зачем тогда все эти разговоры про совмещение? Нет, безусловно, меня хотят оставить. Причём оставить именно в качестве экскурсовода. Тогда откуда взялась идея поставить меня методистом? Ничего, в общем-то, страшного, но почему-то очень обидно. Порой мне очень хотелось стать методистом. Особенно зимой. Когда привозишь вечером путёвки, сапоги от ног можно топором отковыривать — заледенели. Голос, как у старого патефона — один хрип. И Ромка тут же, чистенький, тёпленький — «Я только на полчасика забежал, мне тут надо было кое-что захватить…» — и обратно, к Аллочке под бочок. Насколько я помню по фильмам и книжкам, на фронте к штабным так же относились: «крысы тыловые».

С другой стороны, экскурсовод — не призвание, а болезнь. Причём — неизлечимая. Ещё в школе, когда у нас кружок краеведов организовали, это чувство — упоительное какое-то, что ли… Ты, пятиклашка, мелочь пузатая, стоишь, вещаешь о Петре Великом, где-нибудь в недрах Лефортова, а толпа балбесов-девятиклассников тебя слушает. Хотя и слушают они тебя только потому, что рядом их классная недрёманным оком бдит. Этот момент от внимания как-то ускользает. Зато сам факт… Наверное, комплекс власти. Желание быть в центре. И вызывать интерес. Я скорее без разработок маршрутов проживу, чем без этого.

Но если мне так хочется водить, если мне жизнь без этого — не в жизнь, тогда что меня обижает?

Конечно. Поманили сладким пряником. А я повёлся. То есть с самим — страшно сказать — с самим Романом Вейде себя сравнивать вздумал. Уже и дырку для ордена провертел, толстомордина. Ан, нет. Знай своё место. Пусть даже ты в десять раз круче Ромки, и о чём угодно написать можешь, — всё равно. Скорее уж вакансию закроют, чем тебя на неё возьмут. Вот так. И дело даже не в том, насколько я сам хотел туда попасть… А в том, насколько она, эта вакансия, недостижима для меня, смертного. Вот что обидно! И стоило целый месяц ломать голову, оживлять текст… Подробности какие-то запоминающиеся выискивать, которые восприятие материала облегчают…

Возле моей скамейки нарисовалась какая-то промокшая старушонка. Тощая, дрожащая рука, клубок морщин вместо лица.

— Милок, помоги бабушке… Чем не жалко…

В заднем кармане обнаружилась мелочь. Довольно много.

— Спасибо тебе! Дай бог тебе здоровья!

Нормальное старушечье лицо. Не то, что у нашей… И с чего я вдруг Ярину бабку «нашей» назвал… Интересно, как там Ярослава?

Сегодня с утра, как только вышел из квартиры, сразу позвонил к ней. Где она столько времени пропадать может?!

* * *

Жестяная крышка от банки с чаем с весёлым звоном проскакала по полу и скрылась под плитой. Зараза!

Пришлось встать на колени и сунуть руку по самое плечо в её неаппетитные глубины. А как только я разогнулся и поднялся на ноги, крышка тут же выскользнула из пальцев и снова звякнула об пол. Чёрт!

Я с размаха пнул её ногой. Крышка ударилась о стенку, отскочила на середину кухни и замерла.

* * *

Интересно, доведись мне ослепнуть, — каким бы я стал? И стал бы вообще? Как воспринимает мир человек без глаз? Я положил Борхесовские «Вечера» на пол, встал и закрыл глаза.

Нет, в своём доме — это не то. Мне всё тут знакомо, как ни закрывай… Вот если место не знакомое ещё — тогда…

Да с ума бы я сошёл, наверное. Если бы я ослеп — я бы сошёл с ума. И лупил бы своей белой клюшкой всё, до чего дотянусь. Пока вокруг никого и ничего не осталось бы.