Книга Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

У себя, в нарядной розовой спальне, Луэлла занялась своим лицом: вымылась и восстановила макияж. Ради доктора Муна не стоило менять платье, а кроме того, хотя она в этот день почти ничего не делала, на нее напала ужасная усталость. Луэлла вернулась в гостиную, и они пошли обедать.

— Какой у вас красивый дом, миссис Хемпл, — безразличным тоном произнес доктор Мун, — и позвольте вас поздравить, мальчуган у вас просто замечательный.

— Спасибо. Особенно приятно услышать такой комплимент от доктора. — Она помедлила. — Вы специализируетесь на детских болезнях?

— Я ни на чем не специализируюсь. Я занимаюсь общей практикой — таких медиков нынче кот наплакал.

— В Нью-Йорке, во всяком случае, кроме вас, не осталось никого, — заметил Чарльз.

Он начал нервно тереть себе лицо, и Луэлла, чтобы этого не видеть, перевела взгляд на доктора. Но когда Чарльз снова заговорил, ей пришлось тут же отвлечься от гостя.

— Собственно, — произнес вдруг Чарльз, — я пригласил доктора Муна, чтобы он сегодня побеседовал с тобой.

Луэлла выпрямилась на стуле.

— Со мной?

— Доктор Мун мой старый друг, и мне кажется, Луэлла, он мог бы сказать тебе кое-что полезное.

— Как так? — Луэлла попыталась рассмеяться, но была слишком поражена этим неприятным сюрпризом. — Ничего не понимаю. Я ни на что не жалуюсь. Я в жизни не чувствовала себя лучше.

Доктор Мун поднял глаза на Чарльза, ожидая разрешения заговорить. Чарльз кивнул, и его рука снова машинально потянулась к лицу.

— Ваш муж много мне рассказывал о неладах в вашей совместной жизни, — все тем же безразличным тоном проговорил доктор Мун. — Он хотел знать, не помогу ли я сгладить противоречия.

Щеки Луэллы пылали.

— Я не особенно верю в психоанализ, — холодно сказала она, — и не считаю себя подходящим объектом.

— Разделяю ваши взгляды, — отвечал доктор Мун, казалось ничуть не задетый ее словами. — Я не особенно верю вообще во что-либо, за исключением себя самого. Повторяю, я не специализируюсь ни в какой области и, осмелюсь добавить, не сторонник каких-либо завиральных идей. Я ничего не обещаю.

Луэлла подумывала, не уйти ли к себе. Но предложение врачебной помощи было настолько скандальным, что ей стало любопытно.

— Не представляю, что мог вам наговорить Чарльз, — начала она, едва сдерживая себя, — и зачем он вообще затеял это. Но уверяю вас, что наши домашние дела касаются только меня и моего мужа. Если не возражаете, доктор Мун, я бы предпочла обсудить что-нибудь… не столь личное.

Доктор Мун ответил глубоким, вежливым кивком. Больше он эту тему не затрагивал, и обед продолжался, можно сказать, в разочарованном молчании. Луэлла решила, что бы ни случилось, не отменять своих сегодняшних планов. Если час назад это требовалось, чтобы отстоять свою независимость, то теперь она просто не смогла бы уважать себя, если бы не поступила по-своему. Она ненадолго задержится в гостиной после обеда, а когда подадут кофе, извинится и пойдет наряжаться на выход.

Но едва они покинули столовую, ее опередил Чарльз, быстро и без обсуждений удалившийся.

— Мне нужно написать письмо, — сказал он, — я скоро вернусь.

Прежде чем жена успела тактично возразить, он устремился в конец коридора, и было слышно, как за ним захлопнулась дверь. Смущенная и злая, Луэлла разлила кофе и устроилась на уголке дивана, пристально глядя на пламя камина.

— Не бойтесь, миссис Хемпл, — внезапно промолвил доктор Мун, — меня просто заставили. Я действую не по своей воле…

— Я вас не боюсь, — перебила его Луэлла. Но она и сама понимала, что говорит неправду. Она немножко боялась доктора Муна — хотя бы из-за того, как глух он оставался к ее неприязни.

— Расскажите мне о ваших затруднениях, — проговорил он очень естественно, словно собеседница тоже действовала не по своей воле. Он даже не смотрел на нее, и, если бы они не были в комнате одни, можно было бы подумать, что он и обращается не к ней.

В голове Луэллы, у нее на кончике языка были слова: «как бы не так». Но то, что она произнесла, удивило ее самое. Слова полились непроизвольно, без всякого содействия с ее стороны.

— Разве вы не видели, как он за обедом тер себе лицо? — спросила она в отчаянии. — У вас что, глаз нет? Он так меня раздражает, что я вот-вот с ума сойду.

— Понятно. — Круглое лицо доктора Муна склонилось в кивке.

— Разве вы не видите, что я сыта по горло домашними делами? — Ее грудь под платьем отчаянно вздымалась, словно ей не хватало воздуха. — Как мне обрыдли домохозяйство, ребенок — кажется, всему этому не будет конца! Мне хочется сильных переживаний, неважно каких и чем за них придется расплачиваться, — лишь бы сердце колотилось в груди.

— Понятно.

Это заявление взбесило Луэллу. Она была настроена на борьбу и предпочитала, чтобы никто ее не понимал. Ей было довольно того, что она нрава, поскольку ее желания сильны и искренни.

— Я старалась вести себя примерно, но все, точка. Если я одна из тех женщин, которые готовы разрушить свою жизнь из-за безделицы, то так тому и быть. Назовите меня эгоисткой, дурой — вы будете правы, но через пять минут я уйду из этого дома и заживу настоящей жизнью.

На этот раз доктор Мун промолчал, но вскинул подбородок, как будто прислушиваясь к чему-то, что происходило неподалеку.

— Вы не уйдете, — сказал он наконец. — Я уверен, что не уйдете.

Луэлла рассмеялась.

— Уже иду.

Он не откликнулся.

— Видите ли, миссис Хемпл, ваш супруг нездоров. Он пытался вести ту жизнь, которая устраивает вас, и не выдержал напряжения. Когда он трет себе рот…

По коридору простучали легкие шаги, и в комнату на цыпочках вошла с испуганным лицом горничная.

— Миссис Хемпл…

Луэлла, удивленная ее появлением, поспешно обернулась.

— Да?

— Можно с вами поговорить? — У горничной не хватило выучки, чтобы скрыть страх. — Мистер Хемпл — ему плохо! Он недавно пошел в кухню и стал выбрасывать из ледника продукты, а сейчас он у себя — плачет и поет…

И вдруг Луэлла услышала его голос.

III

У Чарльза Хемпла не выдержали нервы. Двадцать лет почти непрерывного напряженного труда, а с недавних пор и тяжелая обстановка дома — такую ношу он снести не смог. В его великолепно продуманной и отлаженной карьере отношения с женой оказались слабой точкой; он знал о безграничном себялюбии Луэллы, но таков один из бесчисленных изъянов человеческих взаимоотношений: женское себялюбие неотразимо притягательно для многих мужчин. Себялюбие Луэллы существовало бок о бок с ее детской красотой, и Чарльз Хемпл начал винить себя в раздорах, ответственность за которые явно лежала на жене. Это была нездоровая позиция, и от постоянных самообвинений его разум поддался болезни.