Книга Омар Хайям. Гений, поэт, ученый - Гарольд Лэмб

– Пиши: все движимое имущество, – велел Омар писцу через плечо кади.

Кади возмущенно воздел руки к небу:

– Клянусь бородой своего отца и всем святым, никто никогда не слышал, чтобы подобное записывалось в брачном контракте! Во-первых и прежде всего, такая запись нарушает вдовьи права остальных жен, о которых написано в «Книге-которую-нужно-читать», что «…первые четыре жены будут…».

Омар взял пригоршню золота с подноса, принесенного сюда одним из его рабов, и, дотянувшись до кади сзади, он разом монетами наполнил рот судьи, окаймленный бородой, затем бросил двойную пригоршню серебра на колени свидетелей, которые сосредоточенно внимали происходящему. Взяв свиток бумаги у писца, он предложил свидетелям поставить подписи. Тем временем Джафарак наполнял кубок вина для писца. В вино Омар бросил кольцо со своей руки под вопли толпы, наблюдавшей сцену на ковре.

– Твои слова на вес золота, – обратился он к кади, который откашливался и кланялся подобно кукле в кукольном театре. – Никогда не слышал ничего лучше. Теперь – брак свершен. Давайте послушаем лютню и арфу. А вы, свидетели счастья, не забывайте Омара Палаточника, который этой ночью взял себе в жены свою суженую.

Поднявшись на ноги, он шагнул к парапету на крыше и посмотрел вниз на освещенную улицу, где собрались нищие, дервиши и дети квартала. Лютнист пел песни любви, в тон ему звучали струны арфы.

– О люди, – крикнул он, – ешьте досыта! Если пироги кончатся, съешьте кондитера! Имеется ли среди вас хоть один, кто не весел?

– Нет, господин Омар. Веселы мы все.

– Есть ли среди вас тот, кто не наелся рисом, конфетами и шербетом?

– Именем Аллаха, ни одного.

– И все же все вы в лохмотьях и горести. Этой ночью вы не сможете стать богаче, чем Палаточник, ибо он богат вне всякого предела, ни пьяны, как Палаточник, поскольку он пригубил райское вино. Однако и вы не должны нуждаться. Бросайте поднос, – приказал Омар своему казначею.

– Господин, весь поднос?

Выхватив у него большой медный поднос, Омар высыпал с него серебро в переулок. Довольный рокот прокатился по толпе. Мальчишки устроили в пыли свалку, а женщины, стоя на коленях, хватали блестящие монетки.

Омар подхватил Ясми на руки. Обнимая его за шею, она вся дрожала. Он нес ее по улице туда, где их ждал паланкин, поспешно одолженный для престижа вместе с двумя евнухами у его приятеля эмира Азиза, и осторожно опустил жену на подушки.

– О моя нареченная, – прошептал он, – никогда не коснутся тебя другие руки, кроме моих.

Евнухи закрыли решетчатые двери, и толпа, жившая бок о бок с Ясми все те месяцы, когда она была таким же изгоем, как они, и вместе с ними голодала, отпрянула назад от носилок молодой жены очень знатного господина.

– Иль-амди-лла! – кричали они. – Хвала Аллаху! Хвала Аллаху! Хвала господину мудрейшему, который раздает золото! Слава Палаточнику!

– Найдется ли на свете, – кричал дервиш, – еще такой господин, как Омар, от ворот нашего города до самого Китая?

– Нет! – кричал другой. – Да протекут в мире его годы! Пусть будет гладким его путь!

Маленькая девочка выбежала из толпы с корзиной розовых лепестков и усыпала ими землю перед скакуном Омара.

– Куда, – спросил один из евнухов, – направит почтенный свои стопы?

– К базару.

– Но базар закрыт. Он закрыт уже с вечерней молитвы.

– Прекрасно, – кивнул Омар. – Но теперь поторопитесь.

Евнух побежал быстрее рядом с паланкином, который легко несли рослые черные рабы, но шепотом пожаловался Джафараку, что господин, должно быть, пьян.

– Тебе, – усмехнулся шут, – никогда не грозит опьянеть от этого вина.

У закрытых ворот ближайшего базара они нашли турецкого онбаши с полудюжиной копьеносцев и круглым китайским фонарем. Офицер окинул взглядом внушительного вида носилки и облачение евнухов и уважительно поприветствовал Омара.

– Нет, господин, – возразил он, – этот вход закрыт в темное время по приказу самого султана.

– Милостью султана, – улыбнулся Омар, – ничто не будет закрыто для меня этой ночью. Возьми это кольцо в знак того, что я повелеваю тебе открыть ворота. Да поторопись!

– Ты что же, заставишь ждать царского астролога? – вскричал Джафарак.

Десятник взял кольцо и с сомнением покачал головой. Все еще бормоча про себя какие-то возражения, он распахнул одну половину двойных ворот, приказав своим людям отойти назад. При этом бородатый человек с почерневшим бритым черепом незаметно продвинулся вперед и пробрался на сводчатую базарную улицу позади паланкина.

Оказавшись за воротами, человек с бородой нетерпеливо устремился вперед и ухватил Омара за стремя.

– Йа, ходжа, – напевно уговаривал он, – сюда, сюда. Заходи в лавку Зуррака, посмотри китайские шелка и нефритовые подвески из находок храма. У Зуррака есть рубиновые гарнитуры в чистом золоте, такого же цвета, как цвет губ твоей гурии. Или премудрый господин купит набор с лазуритом в позолоченном серебре? Кубки из алебастра или хрустальные чаши…

Приблизился и другой бородатый торговец и, задыхаясь от быстрого бега, начал свою песню:

– О Защитник Бедных, ты не туда пошел! Все товары Зуррака делаются здесь, в мастерских на задних дворах Алеппо. Он нефрит от мыльного камня не отличит. Иди сюда, в лавку твоего раба, Шолома Антиоча. Именно на этой неделе ко мне пришел караван шелков, вытканных с золотой нитью, и дамасские ткани, расшитые жемчугом…

Стремя Омара затряс третий, тоже задыхающийся от быстрого бега торговец:

– Какой бред вы несете, о неверные собаки? Вы, навозные лепешки из навозной кучи, не видите разве, что благородный господин желает приобрести украшения для белой шейки своей невесты? Иди за мной, господин, к лавке твоего раба правоверного Бастама, внука Саидова…

– О вы, ночные воры, – закричал на них Омар, – я куплю все, и сам султан оплатит все покупки, ибо эта ночь никогда не повторится снова!

Часы той ночи пролетели подобно минутам. Лежа у входа в палатку, поскольку жара в разгаре лета стояла в воздухе, Омар играл волосами Ясми, наматывая пряди на свои пальцы. Сейчас наконец он снова чувствовал себя живым.

Все ночные звуки приобрели значение. Все долгие часы прошедших последних трех лет исчезли, подобно миражу, возникшему из моря и исчезающему в море.

Мерцание звездного света высвечивало белую руку Ясми. Он смотрел, как поднимается и опадает покрывало от ее дыхания. Со стороны песков доносился сухой аромат шалфея.

– Ты так и не спала, сердце мое, – прошептал он. Он ждал долго, но теперь, когда прохладное дыхание прибывающего дня чувствовалось в палатке, он подумал, что она уже не заснет.

Темноволосая головка повернулась к нему.

– Я слишком счастлива, – слабым голосом произнесла она, – до боли… Я пересчитывала дни и часы моего счастья. Это нехорошо, да?