Книга Нефертити - Мишель Моран

— Как Аменхотеп.

Мать едва заметно улыбнулась.

— Да. Но Ранофер всегда понимал, что Нефертити предназначена для фараона. Она — дочь царевны.

— А теперь он женился.

— Да. Думаю, его сердце исцелилось.

Мы обе улыбнулись. Я была рада за Ранофера. Он женился на местной девушке. Наверное, у него хорошая жена, которая перемывает его травы и подает ему обед, когда он возвращается домой, навестив своих пациентов в деревне. Интересно, а мой будущий муж будет разбираться в травах или в садоводстве? На небо высыпали звезды; мы отправились обратно во дворец. Мать прошла ко мне в покои, напугав Ипу; девушка поспешно поклонилась и зажгла лампу.

— Чудесно.

Мать коснулась рисунка, изображающего Исиду и Осириса. На стене было нарисовано изображение моей богини-покровительницы.

— Мут, — сказала мать, глядя на освещенную светом лампы кошачью голову. Она взглянула в мои зеленые глаза, потом снова посмотрела на богиню. — Интересно, это имена определяют наши судьбы или судьба подталкивает нас к тому, чтобы выбирать определенные имена?

Мне и самой хотелось бы это знать. А знала ли мать, что у меня будут кошачьи глаза, когда выбрала мне это имя, Мутноджмет? И могла ли первая жена отца знать, какой красивой вырастет Нефертити, когда назвала ее «Красавица грядет»?

Мать опустила руку.

— Завтра будет трудный день, — многозначительно произнесла она. — Завтра решится будущее Мемфиса.

«И решит его человек, которого фараон собрался предать». Интересно, мать слышала об этом от отца? Я промолчала, и мать мягко улыбнулась.

— Тебе пора спать.

Я, как дитя, повиновалась и улеглась в кровать. А мать поцеловала меня в лоб — как раньше, в Ахмиме.

Поутру меня разбудило солнце; его лучи проникли в комнату сквозь плетенные из тростника занавески. Мир вокруг меня был странно безмолвным. Я встала и проверила дверь, но Ипу ушла. Я выглянула во дворик. Никого из слуг не было видно. Я быстро оделась. Наверное, что-то пошло скверно. Что случилось? Хоремхеб предал нас? Баржи скрылись? Я помчалась по коридору. Может, они уплыли без меня? Как я могла столько проспать? Я ускорила шаг, а когда увидела в коридоре слугу, тут же кинулась к нему:

— Где все?

Слуга, обремененный грудой свитков, двинулся прочь от меня.

— В Большом зале, госпожа.

— А почему там?

— Потому что в Зал приемов все не поместится.

В Большом зале двое стражников расступились, давая мне дорогу; я вошла в зал — и ахнула. В распахнутые окна лился утренний свет, но мне в глаза бросились не яркая мозаика и не позолоченные столы. В зале стояли открытые сундуки с сокровищами, один за другим: серебряные скипетры и искусно обработанное золото, которые сотни лет были скрыты от глаз фараонов Египта. Они были свалены беспорядочными грудами: древние изваяния Птаха и Осириса, золотые троны, лакированные ладьи и сундуки, заполненные бронзой и золотом. Нефертити с Аменхотепом стояли на помосте, а солдаты вносили все новые и новые сокровища. Мои родственники стояли рядом и наблюдали за этой сценой.

— Да тут, должно быть, все золото Египта! — воскликнула я.

Проходивший мимо военачальник Хоремхеб бросил на меня пристальный взгляд. Отец отделился от толпы чиновников и взял меня за руку.

— Все прошло хорошо.

— Это потому ты меня не разбудил? — спросила я, обидевшись на то, что никто не потрудился позвать меня и позволить мне присутствовать при таком торжественном моменте.

— Твоя мать строго-настрого велела не будить тебя, если только дела не станут плохи. — Он отечески погладил меня по спине. — Мы же о тебе заботимся, котеночек. Не сердись.

Мы вместе оглядели Большой зал, и отец предостерегающе произнес:

— Если беспорядки начнутся, то до наступления вечера. Они еще не были у верховного жреца Амона.

— А он знает, что к нему придут?

— Его предостерегли.

Я понизила голос:

— Ты думаешь, будут беспорядки?

— Да, если верховный жрец достаточно глуп, чтобы не видеть течения.

Я потрясенно взглянула на отца.

— Так ты согласен со всем этим?

Отец на миг прикрыл глаза.

— Изменить пустыню невозможно. Можно лишь пересечь ее по самому короткому пути. Желание очутиться в оазисе оазиса не сотворит, Мутноджмет.

Внезапно в зале воцарилась тишина, и я заметила, что люди Хоремхеба исчезли. Нефертити спустилась с помоста к нам с отцом.

— Солдаты отправились в храм Амона, — возбужденно произнесла она.

Мы посмотрели на сокровища, сверкающие на солнце. Их было так много, что я невольно задумалась: солдаты и вправду просто взяли с храмов налоги или же выгребли все, что обнаружили в храмовых сокровищницах?

— Не может быть, чтобы это все — только налоги, — произнесла я вслух. — Вы только гляньте! Этого слишком много!

— Ой, да в Мемфисе десятки храмов! — весело откликнулась Нефертити. Отец сурово посмотрел на нее, и Нефертити, защищаясь, добавила: — Солдатам приказали забрать из сокровищниц четвертую часть золота.

— А они выполняют этот приказ? — строго спросил отец.

— Конечно, — отозвался Аменхотеп. Мы даже не слышали, как он подошел. Он встал между мною и сестрой и обнял ее за тонкую талию. — Там Панахеси — как раз чтобы за этим проследить.

Он посмотрел Нефертити в глаза. Нефертити положила голову ему на плечо.

— Как так получается, что с тех пор, как в моей жизни появилась ты, все мои замыслы приносят плоды?

Нефертити соблазнительно повела плечом с таким видом, словно она знает ответ, но говорить его не хочет.

«Верховному жрецу Амона еще предстоит расстаться со своими богатствами», — мрачно подумала я.

Мы ждали в Большом зале. Несколько часов из Великого храма Амона не было никаких известий, и придворные забеспокоились. Аменхотеп расхаживал взад-вперед, а Нефертити играла в сенет с моей матерью. Когда дверь наконец-то распахнулась и в нее стремительно вошел Хоремхеб, все в Большом зале затаили дыхание. Военачальник подошел к помосту — в кожаном доспехе, но без оружия.

— Где оно? — вскричал Аменхотеп. — Где золото Амона?

— Верховный жрец не согласен платить налог, — просто ответил Хоремхеб.

В голосе Аменхотепа прорезался гнев.

— Тогда почему ты здесь? Ты знаешь условия! Если он не склонится перед фараоном, он должен за это заплатить!

Визири Аменхотепа принялись с жаром переговариваться.

— Тихо! — рявкнул на них фараон.

В Большом зале мгновенно воцарилась тишина.