Книга Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Воллам Мортон

Но для путешественника, который, как и я, желает посетить все места, связанные с земным существованием Иисуса Христа, фрагментарность евангельского повествования представляет изрядную трудность. Невозможно выстроить маршрут, основываясь на хронологической последовательности событий. Единственно доступное решение — избрать за отправной пункт Вифлеем, затем Назарет как место, где Иисус провел детство (как говорит Лука, там «младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости»[31]), потом побережье Галилейского озера как центральный участок всех путешествий, а затем Иерусалим, где можно воссоздать в воображении красочную и хорошо документированную историю Распятия.

Именно так я и собирался поступить. Этот путь привел меня во многие места, не упоминающиеся в евангелиях в качестве пунктов, которые посещал Иисус. Но кто может сомневаться: если бы у нас было полное описание Его странствий вдоль и поперек страны, мы бы узнали еще о тысячах пройденных Им троп, ныне нам неведомых.

Глава четвертая

Вифлеем и Газа

По пути в Вифлеем я обнаруживаю реликвию Понтия Пилата. Я посещаю Вифлеем, вхожу в грот Рождества, встречаю потомков крестоносцев, путешествую в Хеврон и Беэр-Шеву, где посещаю заседание племенного суда. Я останавливаюсь на ночлег в Газе, осматриваю песчаные развалины Аскалона, наблюдаю за купанием верблюдов в море, в соответствии с древним ритуалом пиршества Иова.

1

Дорога была похожа на любую другую в Палестине. Над ней — раскаленный небесный свод. Стрекотание цикад в оливковых рощах задавало постоянный ритм, созвучный жаре.

Дорога была белой от известняковой пыли, эта мучнистая пыль поднимается в воздух облаками из-под копыт ослов; но мягкие стопы верблюдов, безмолвно, словно тени, проходящих своим путем, ее почти не тревожат. С обеих сторон видны белые каменные стены, а за ними тянутся каменистые террасы, засаженные оливами, которые кажутся белыми силуэтами на фоне темного неба. Маленькие коричневые ящерицы с лягушачьими головами мелькают в расщелинах между камнями. Они выбираются на поверхность, чтобы погреться на солнце, замирая неподвижно, будто превращаясь в часть камня, только горло быстро-быстро пульсирует. Иногда мне удается пройти всего в ярде от них, возникает ощущение, что я могу даже прикоснуться к их спинам оливковой веточкой, но они исчезают в пыли мгновенно, со скоростью вспышки.

Жар создавал нервное напряжение, охватывавшее весь этот мир. Любой звук кроме стрекота цикад казался вторжением, а их пронзительный треск сливался с самой жарой. Мальчик-пастух на холме издал сигнал в рожок — рваную, неровную мелодию без начала и конца, восходящую, а потом нисходящую последовательность почти случайных нот, отдаленно напоминающую шум водопада. А белая дорога под солнцем вела дальше.

Как я уже сказал, дорога была похожа на любую другую в Палестине. Но одно отличало ее от всех остальных дорог мира. Это была дорога в Вифлеем.

Шагая по ней, я начинал понимать, что путешествие по Палестине отличается от путешествий по другим частям света, потому что Палестина существует в нашем воображении задолго до того, как мы отправляемся в путь. С детских лет она формируется в нашем сознании, словно волшебная страна, так что порой трудно сказать, где граница между ними. Реальная Палестина всегда вступает в конфликт с Палестиной воображаемой, причем конфликт настолько жесткий, что многие не могут отказаться от воображаемой страны, не испытывая чувства тяжелой утраты. Вот почему некоторые люди возвращаются из Святой Земли в глубоком разочаровании. Они не способны — или не имеют желания — соотнести реальность и идеал.

Любой честный отчет о путешествии по Палестине должен включать в себя описание этого конфликта. Каждый день вы слышите, как путешественники рассказывают о каком-либо визите: «Не мог себе даже представить, что это так выглядит» или «Я всегда думал об этом совершенно иначе».

И по дороге в Вифлеем я невольно вспоминал засыпанное снегом место, где пастухи в теплых одеждах ухаживают за скотом, а высоко над ними сквозь мороз светят звезды. Там было маленькое укрытие со стойлами для животных, и изо рта у них шел густой пар. На соломе, возле яслей невозмутимо сидит Мать, и вокруг головы ее золотое сияние, а на руках — Младенец. Звезды сияют холодно, а в морозном воздухе разносится отдаленный звон колоколов.

Я прекрасно знал, что эта картина окаймлена позолотой. Это мое личное, внутреннее видение Вифлеема, сопровождавшее меня всю жизнь, возникшее из рождественских открыток, которые я получал в детстве, из картинок, которые очаровали меня прежде, чем я научился читать, из всего того, что формировало мою набожность и трепет перед далекой, холодной страной, в которой произошла история Рождества. Каждый христианский народ переводил историю Христа в систему собственных образов, и помещал Младенца в собственные ясли. Великие средневековые художники, да и каждый человек по-своему, вносили национальный колорит и повседневные детали жизни собственной страны и своего времени в эту сцену. И мы, прибывающие в Палестину из Европы, попадаем не в волшебный край наших детских грез, а в пространство суровых скал и утесов реальной земли.

Я шагал вперед, несмотря на удушающую жару, чтобы с сожалением распрощаться с глубоко личным видением святого места; и раскаленная белая дорога в Вифлеем дрожала, словно пламя, над известняковыми стенами, пульсировала как дыхание печи среди сероватых олив, сияла сквозь зелень широко раскинувшихся фиговых листьев.

Я шел туда, где лишь несколько деревьев отбрасывали тень на пыльную дорогу. И под этими деревьями находился старый колодец с каменным бассейном по соседству, из которого пастухи и погонщики верблюдов могли взять воду для своих животных.

Колодец, как и многое другое в этой земле, известен под разными именами. Одни называют его Источником или Колодцем Марии, так как связывают его со старым рассказом о Святом Семействе, преодолевшем расстояние в пять с половиной миль между Вифлеемом и Иерусалимом и остановившемся здесь, чтобы отдохнуть и испить воды. Другие называют его Колодец Звезды. Легенда гласит, что волхвы на пути в Вифлеем потеряли звезду и подошли к колодцу, чтобы утолить жажду, — а звезда сияла в воде.

Я прошел мимо Колодца Звезды. Слева внезапно разверзлась жуткая пропасть. Часть почвы съехала вниз в жаркую впадину, вид открывался, как с аэроплана: коричневая и синяя пестрота карты Мертвого моря и Моавских гор. Впереди лежал Вифлеем с его стройными кипарисами, поднимающимися над плоскими кровлями, белыми зданиями, сверкающими среди олив, террасами, ниспадающими в ту же жаркую впадину. В стороне от дороги, лицом к Моавским горам, стояло каменное «кресло». Над ним не было тени, и камень раскалился. Когда я опустился на него, в расщелину прыснула ящерица. На камне были вырезаны слова: «Возлюби Господа всем сердцем и всей душой, и ближнего своего, как самого себя». Ниже этого поучения Христа осталась другая надпись, гласившая, что сидение это устроено в память художника Уильяма Холмана Ханта и его жены Эдит.

Картина Холмана Ханта «Свет мира» в XIX веке была, пожалуй, самым знаменитым произведением религиозной живописи. Она, должно быть, знакома всем. Холман Хант написал ее в возрасте 27 лет, когда, разочарованный тем, что его картины плохо продавались, он пытался бросить занятия искусством и заняться земледелием в американских колониях. Но это произведение изменило его жизнь. Оно принесло художнику признание и дало возможность осуществить давнюю мечту: жить в Палестине и писать библейские сюжеты в стране, где родился Христос. Среди наиболее знаменитых работ Холмана Ханта, созданных в Палестине, вероятно, лучшей является «Козел отпущения» — трогательное изображение несчастного, изможденного существа, бредущего в мрачном одиночестве по соляным горам Мертвого моря, так как на его голову возложены все грехи человечества.