Книга Война магов - Александр Прозоров

— Представляю, как им сейчас хочется схватить свои пушки, повернуть в нашу сторону и врезать чугунными ядрами по плотной толпе, — пробормотал Андрей. — Да фигушки, в землю стволы вкопаны, не сдвинуть. За такую отсталость вам и кирдык!

В избранной тысяче луки были, естественно, не у всех. От силы один на троих. Или меньше. Но даже пара тысяч луков в считанные минуты высыпала на вражеский строй двести тысяч стрел. Двадцать-тридцать штук на каждого пехотинца. И пехоты не стало.

Правда, стрел тоже не осталось — все остальные ехали в обозе где-то за пять сотен верст.

— Теперь как бы самим судьбу янычар не повторить, — дернул повод скакуна Андрей. — За мной, бояре, за мной! Дело еще только началось.

Большая часть воинской колонны уже успела пересечь Упу и развернуться на том берегу. Татары, оседлавшие коней, сбивались в стаю примерно в версте южнее города. У них еще не все бойцы не успели поймать и оседлать коней, не все нашли оружие. А многие и не найдут — уж больно шустро драпали со своего бивуака. Царь на белом скакуне гарцевал перед строем и что-то вещал служилым людям, мрачно сжимавшим в руках рогатины.

— Вон наши! — указал на левый край полка Пахом. — Чего закручинились, сиротинушки?! Счас веселье будет!

Отстрелявшиеся лучники выискивали своих холопов, свои сотни и тысячи, вливались в общий строй. Татары же вдалеке все еще крутились нестройной толпой. Они к бою были не готовы. Иоанн Васильевич между тем продолжал свою богоугодную речь:

— Да воскреснет Бог, и рассеются Его враги, и пусть бегут от Него все ненавидящие Его. Как исчезает дым, так и они пусть исчезнут! И как тает воск от огня, так пусть погибнут бесы перед любящими Бога и знаменующимися знамением креста и в радости восклицающими: радуйся, многочтимый и животворящий крест Господень, прогоняющий бесов силою на тебе распятого Господа нашего Иисуса Христа! Который сошел в ад и уничтожил силу диавола и дал нам тебя, свой честный крест, на прогнание всякого врага. Многочтимый и животворящий крест Господень, помогай мне со святою госпожою Девою богородицею и со всеми святыми во все века…

Воевода Вяземский неотступно двигался следом, держа руку на оголовье меча и постоянно оглядываясь по сторонам.

Время уходило. Зверев сплюнул, выехал вперед, возле Иоанна воткнул рогатину в землю, выхватил саблю и вскинул над головой.

— Слушайте меня, братья!!! Там, — он указал клинком на север, — там осталась русская земля, на которой ныне нет ни единого воина, чтобы ее оборонить. Там, — он указал в татарскую сторону, — там сорок тысяч уродов, которые хотят нашу землю разорять, наших жен и сестер насиловать, наших детей убивать. Нас здесь пятнадцать тысяч русских воинов собралось. Поэтому помните: каждый из нас должен убить двух татар. Только тогда у них не хватит сил двинуться дальше на Русь. Вы поняли меня, братья?! Нам не нужна победа! Нам не нужно поражения! Нам не нужно ни живота, ни свободы! Нам нужно каждому убить двух татар! До того мига не сметь никому ни падать, ни трусить, ни сдаваться, ни умирать! Каждый должен убить двух татар! Не посрамим, братья, корня русского! Умрем, но земли своей погани иноземной не отдадим! Двух татар каждому! Не жизнь с нами ныне идет, а черная смерть! Татарская смерть! — Он вернулся к государю, спрятал саблю в ножны, выдернул из земли рогатину, оглянулся на широкую полосу притихшей конницы и привстал на стременах. — Все ляжем, но двух татар каждый за Калинов мост заберет! За мной, братья! Смерть татарам! Смерть! Сме-ерть!

Андрей поворотил коня, опустил копье и злобно рыкнул на Вяземского:

— Убирай царя к чертовой матери! — и дал шпоры коню.

Что подумает Иоанн про его слова, Зверева уже не беспокоило. Он знал, что живым назад не вернется. Как не вернется никто из опричного полка. Пятнадцать тысяч против сорока… Шансов нет. Главное — убить хотя бы двух татар. Убить двоих, а там и погибать не страшно. Каждый свалит по два крымчака — и дальше идти на Русь будет некому. Умирать не страшно. Главное — убить…

Татары увидели атаку, начали разбираться в сотни, выстраиваться, задирая копья к небесам. Вороной под Андреем плавно разгонялся сперва в рысь, потом перешел на галоп. Князь оглянулся, перекинул щит с задней луки седла в руку, одновременно оценив всю мощь русской кованой лавы. Бояре мчались плотной полуторакилометровой стеной, стремя к стремени, плечо к плечу, крепко сжимая коленями седло, чуть наклоняясь вперед, прикрываясь щитом и опустив вперед рогатину со сверкающим граненым наконечником. Сверкали доспехи, сверкали шлемы, у многих сверкали личины, заменяющие лица на время битвы. Несокрушимый железный таран, который превратит татарские сотни в бессмысленное кровавое месиво.

До татар осталось меньше четверти версты, когда они все вдруг опустили пики и начали разгоняться навстречу русской лаве. Щиты, копья, лохматые лошади, стеганые халаты вместо брони. Те, кто ленился носить броню во время нудной и безопасной осады, теперь не успели надеть ее и на битву. Каждый платит за лень кто чем может. Некоторые — кровью.

— Два татарина каждому! — во весь голос напомнил Зверев. — Смерть! Смерть! Смерть!

Двести метров, сто… Он уже видел оскаленные морды татарских коней, усатые круглые лица врагов, разноцветные кисточки на копьях и холодный блеск остро отточенных смертоносных наконечников. Холодными кусачими мурашками по спине побежал страх — и князь Сакульский снова поддал пятками вороному в бока, разгоняя его как можно сильнее, сдвинул щит к груди и до боли в суставах сжал рогатину.

Пятьдесят метров.

— Смерть!!! Смерть!

Десять шагов.

Навстречу мчался рябой и безусый круглолицый крымчак, левее скакал усатый, но низкорослый, правее — пожилой, с морщинистым лицом. И почему-то все трое направили копья именно Андрею в грудь.

— Умрем все! — рявкнул он, вскидывая щит, как учил дядька, перед собой и нижним краем вперед, рогатиной же наметился в того, что в центре.

В последний миг кто-то сбоку отбил пику морщинистого вверх, и тот промахнулся. Два других наконечника врезались в верхний край щита, опрокидывая князя на спину. От страшного удара деревяшку отбросило к плечу и расщепило, оторвав верхний край. Однако и пики прошли поверху, за спину Андрею. Правда, своим ударом он тоже промахнулся — рогатина мелькнула мимо рябого, впилась в шею скакуна, вплотную шедшего за ним, пронзила и впилась в живот татарина, еще не ожидавшего опасности. Тощего и голодного, выросшего на степной траве коня усатого басурманина вороной Зверева, откормленный овсом и ячменем в теплой конюшне, просто опрокинул, с рябым князь сошелся лицом к лицу, глянул в глаза — и они разъехались, поскольку руки обоих оставались заняты. Из-за спины врага, наклонившись далеко вперед, князя попытался достать саблей какой-то безусый щенок — Андрей приподнял ратовище рогатины, заслоняясь, а когда клинок засел в дереве — опустил и плашмя ударил татарина окантовкой щита поперек лица. Кости черепа громко хрустнули, враг провалился вниз.

— Убил? Или ранил? — так и не понял Зверев, бросил бесполезную в давке рогатину, выдернул саблю, прикрылся щитом от ударившего издалека копья.