Книга Опыты психоанализа: бешенство подонка - Ефим Гальперин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ленин останавливается перед дверью, ведущей в штаб. Там ор, звенят телефоны, и висит плотное облако табачного дыма. Ленин морщится, ёжится. Поворачивается и выходит через маленькую дверь в углу, ведущую на чёрный ход.
Входит Ленин, напевая. Его уже ждут. Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант.
– Моя жена и прекрасный журналист Луиза Брайант – представляет Джон Рид.
– Ленин, – представляется Ленин с лукавой улыбкой. – Не миф! Нуте-с. Я обещал вам вчера? И как видите, сдерживаю слово. Вы первый журналист, берущий у меня интервью в первый день нового мира! Спрашивайте!
Джон Рид и Луиза Брайянт открывают блокноты.
ДИКТОР:
Джон Рид в августе 1919 года станет одним из основателей Коммунистической рабочей партии США. Приедет в Москву и будет избран членом Исполкома Коминтерна. 19 октября 1920 года умрёт в Москве. Официальная версия – тиф.
Терещенко и Рутенберга стригут наголо. Рутенберга стригут вторым, и когда он заходит в каптёрку за робой, то Терещенко уже облачён в рваную куртку размера на два больше и в короткие штаны с дырками. Рутенберг смотрит на Терещенко. Не может сдержать улыбки.
– Ты про «Мартына» слышал? – спрашивает он сурово каптёрщика.
– А то. Это ж ты «Мартын»?!
– Правильно. И за этого парня я стою. Понял?
Каптёрщик быстро подносит Терещенко пусть и не новые, но чистые и целые куртку и штаны в размер
Тюремный врач осматривает Терещенко:
– Слава Б-гу, не воспаление лёгких. Бронхит. Выпишу аспирин. Банки будем ставить. И у вас, Слава, Б-гу, просто царапина, – смотрит он рану на руке Рутенберга. – Счастливчики вы, господа. А что?! Вы разве не знаете? Сегодня утром везли двух арестованных чиновников министерства финансов из Петропавловской крепости в больницу. А толпа разъяренных рабочих машину остановила, перевернула. И их убили. Ужас, что делается, господа!
– А ведь это нас ждали разъяренные рабочие, – шепчет Рутенберг Терещенко. – Видите! Ваш Ленин держит слово!
Входит начальник тюрьмы. За ним маячат два матроса, на которых он всё время оглядывается:
– Здравствуйте, здравствуйте. С прибытием к нам. Перевязки сделаны, лекарства употреблены? Развести по камерам! Извините, но приказ «раздельное содержание».
Терещенко и Рутенберга ведут по тюремному коридору. Лязгают засовы. Двери камер закрываются. Терещенко оглядывается. Присаживается на топчан. Тишина.
ПРИМЕЧАНИЕ:
Все видения – воспоминания Терещенко в тюрьме должны быть выдержаны в лучших традициях киноромантизма. Всё изображение светится. Ярко, размыто. Приём: – кинокамера это взгляд Терещенко. Его наблюдение. Самого его в кадре не будет. Разве что иногда рука или нога…
Видения Терещенко:
Париж Подъём по лестнице через огромный букет роз. Дверь распахивает розовая от сна, смеющаяся Марго.
Пробег по набережной. Рука Марго в его руке.
Канны. Набережная Круазет. Проезд в автомобиле. Солнце в летящем по ветру шарфе Марго.
Вот Марго взбегает по трапу на яхту, оглядываясь на камеру.
Терещенко, небритый, заросший ходит по камере. Приоткрывается окошко в камеру. Надзиратель вбрасывает пакетик.
– От «Мартына» – шепчет он.
В пакетике маленький кисет с табаком, несколько кусочков бумаги для скрутки и спички. Терещенко учится сворачивать самокрутку. Получается. Закуривает.
Видения Терещенко:
Средиземное море. Волны океана плещут о борт яхты. Блики на воде. Шампанское искрится в бокалах. И опять улыбка Марго.
Монако. Казино Рулетка Роковая женщина напротив. Игровой стол накрывают чехлом (то есть казино проиграло). Извиняющийся толстяк – владелец казино – кланяется и кланяется. И говорит, говорит.
Санкт-Петербург Контора издательства «Сирин». Торжествующая сестра Пелагея рядом склонилась над первой книгой, изданной в издательстве «Сирин». И Александр Блок читает стих, а потом растроганный бросается с объятьями.
Киев. Рукоплещущая толпа горожан. Ножницы в руке, которые разрезают красную ленту. Это торжественное открытие консерватории.
Терещенко в камере. Смотрит в окно. За решёткой валит снег. Ветер. Открывает кисет, высыпает на бумажку остатки табака. Закуривает.
Видения Терещенко:
Украина. Усадьба Терещенко. Строгая мама вдруг улыбается и протягивает руки маленьким детским ручкам навстречу.
Антверпен. Ювелирная лавка. Осторожный еврей в полутёмной комнатке достаёт из кармана бархатный мешочек, похожий на кисет и извлекает оттуда бриллиант. И вся комнатка озаряется его светом.
Индийский океан. Марго на палубе. Волны за бортом. Рассвет. Розовые облака.
Станция Дно. Дождь. Лицо штабс – капитана Радашева. Лица солдат расстрельной команды. Стволы винтовок.
Кадры кинохроники – танковые гусеницы.
Ленин рвёт и мечет. Кричит на Бонч-Бруевича:
– Разогнать к чёртовой матери! Никакого выступления «кадетов» завтра! Нам не нужны их иезуитские запросы! И вообще хватит! На хер это Учредительное собрание! Пусть расходятся по домам! В конце концов, есть там наша охрана! Наше присутствие?! Вообще, где товарищ Иоффе?!
– Болеет. Испанка, – говорит Бонч-Бруевич.
– А вы все без него как слепые котята!
– Понимаете, Владимир Ильич, латышам Берзиня не заплатили вовремя, и они ушли с постов.
– Что?! Мы платим бешеные деньги! Бешенные! Где Радек?! А что моряки Раскольникова?
– Пьяные в стельку!
– А если ввести в Таврический роту китайцев, – предлагает Подвойский.
– Дисциплинированные, черти!
– Вы что?! – орёт Ленин.
Он проносится по кабинету, выскакивает за дверь и втаскивает ничего не понимающего, но вежливо улыбающегося китайца-часового. Показывает на него:
– Ну?! У нас же русская революция? Вы представляете, какая вонь начнётся! Белены объелись, товарищ Подвойский?!
Влетает Радек:
