Книга Можно и нельзя - Виктория Токарева

— А дети? — напомнил Костя.

— У них другая дача, в другом месте. Под Сан-Франциско.

— Но можно сдавать дачу, — предложила Катя.

— Я не люблю сдавать, — отказалась старуха.

— Почему?

— Потому что люди у себя дома никогда не вытирают обувь занавеской. А в гостиницах вытирают.

— Но там же все равно никто не живет, — напомнила Катя.

— Там живет моя память. Раньше эта дача была центром жизни: съезжалась большая семья, горел камин, пахло пирогом… Прошлое ушло под воду, как Атлантида…

— Грустно, — сказала Катя.

— Так должно быть, — возразила старуха. — Закон жизни. Прошлое уходит и дает дорогу будущему. Суп, который вы съели, через несколько часов превратится в отходы. И вы снова захотите есть.

Старуха прятала за грубостью жалость к себе, иначе эту жалость пришлось бы обнаружить. Старуха была гордой.

— А дача далеко? — спросила Катя.

— Полчаса в один конец. Близкое Подмосковье, — отозвалась старуха.

В Катином личике ничего не изменилось, но Костя понял, что ей это интересно. Интереснее всего остального.

— Я дам вам ключи, можете посмотреть…

Старуха принесла связку ключей и протянула их Косте.

— Почему мне? — удивился Костя.

— Но ведь вы же повезете…

— Он вам нравится? — прямо спросила Катя.

Старуха ответила не сразу. Она долгим, внимательным взглядом посмотрела на Костю, после этого глубоко кивнула:

— Да…

И все рассмеялись. Это почему-то было смешно.

Катя и Костя вышли на лестницу. Стали спускаться пешком. Костя забежал вперед и перегородил ей дорогу. Они смотрели друг на друга, она — сверху вниз. Он — снизу вверх. У Кати было серьезное личико. Углы губ — немножко вниз, как будто она с тревогой прислушивалась к будущему, а там — ничего хорошего. Все утонет, как Атлантида, — молодость, красота, ожидание счастья, само счастье — все, все…

Костя приблизил свое лицо и поцеловал ее в угол рта. Сердце замерло, а потом застучало, как будто испугалось. Костя осознал, что не захочет жить без нее. И не будет жить без нее. Как все это раскрутится, он понятия не имел. Это все потом, потом… А сейчас она стояла напротив и смотрела на него сверху вниз.

В эту ночь Костя бурно и безраздельно любил свою жену. Он понял, что главное в его жизни произошло. Он вытащил счастливый билет. Билет назывался Катя. Чувство не оценивается деньгами, и тем не менее Костя выиграл у жизни миллион. Он миллионер и поэтому был спокоен и щедр. Он любил жену, как будто делился с ней своим счастьем.

— Тише… — шептала жена. В соседней комнате спали мать и сын, и жена боялась, что они услышат.

Костя пытался вести себя тише, но от этого еще больше желал жену. И она тоже обнимала его руками и ногами, чтобы стать одним.

Мать за стеной злобно скрипнула диваном. Дочь любила ее врага, и мать воспринимала это как предательство.

Договорились, что Катя позвонит сама. Она его найдет.

Последний разговор был таким:

— Вы женаты? — спросила Катя.

— Вовсю… — ответил Костя.

— А чем вы вообще занимаетесь?

— Ничем. Живу.

— Это хорошо, — похвалила Катя. — Я позвоню…

Костя ждал звонка постоянно. Он предупредил тещу, что ему должны звонить с выгодным предложением. Теща тоже стала ждать звонка. Они превратились в сообщников. Вернувшись с работы, Костя пересекался с тещей взглядом, и она медленно поводила головой. Дескать, нет, не звонили…

Это свидетельствовало по крайней мере о трех моментах. Первый — Катя замужем, второй — у нее куча дел, и все неотложные. Третий — основной — Костя ей не понравился. Не произвел впечатления.

«А в самом деле, — прозрел Костя. — Зачем я ей? Вовсю женатый, нищий. Какой с меня толк? Я могу быстро бегать и далеко прыгать, но эти качества хороши при охоте на мамонта. Сегодня мамонтов нет. Хотя ученые пообещали воссоздать. В вечной мерзлоте нашли хорошо сохранившиеся останки. Возьмут клеточку, склонируют и пересадят в слона, вернее, в слониху. Родится мамонт. Он будет живой, но один. И поговорить не с кем».

Сегодняшние девушки — другие. Это раньше: спел под гитару — и покорил. А Катя — человек действия: поставила задачу — выполнила. В красивый хрупкий футляр заключен четкий, отлаженный инструмент. Не скрипка. Скорее саперная лопата, выполненная Фаберже.

Костя не набрал козырей, поэтому она не позвонила. Он все понимал, но не мог отделаться от ее желудевых глаз, от опущенных уголков рта, как будто ее обидели. Когда взял ее руку в свою — тут же испугался, что повредит, сломает, — такая хрупкая, нежная была рука, будто птенец в ладони…

Костя перестал ждать звонка. И тогда она позвонила. Это случилось в десять часов вечера. Когда шел к телефону — знал, что это она. Он собрался задать вопрос, содержащий упрек, но не успел.

— Завтра едем смотреть дачу, — сказала Катя, — в десять часов утра.

— Здравствуй, — сказал Костя.

— Здравствуй, — ответила Катя. — Значит, в десять, возле моего подъезда.

— Ждать внизу? — уточнил Костя.

— Лучше поднимись. Квартира двадцать. Четвертый этаж.

Костя молчал. Он мгновенно все запомнил.

— Поездка возьмет у тебя два часа.

Костя принял к сведению.

— До свидания, — попрощалась Катя и положила трубку. Костя понял, что отношения она складывала деловые. Вызвала машину на два часа. Заплатит по таксе. А какая у нее такса? Скорее всего средняя: не большая и не маленькая.

Деловые — пожалуйста. Лучше, чем никаких. Костя готов был не показывать ей своих чувств. Он будет любить ее тихо, безмолвно и бескорыстно, только бы ощущать рядом. Только бы видеть, слышать и вдыхать. Как море. Море ведь не любит никого. Но возле него — такое счастье…

Раньше, в прежней жизни, Костю интересовал результат отношений, конечная стадия. А сейчас был важен только процесс. Он готов был отказаться от результата. Главное, чтобы Катя ничего не поняла. Не увидела, что он влюблен, а значит — зависит. Иначе растопчет. Или выгонит.

Дверь открыл муж.

«И она с ним спит?» — поразился Костя. Муж был никакой. Без лица. Сладкая какашка.

…Позже Катя расскажет, что он преподавал в институте, где она училась, вел курс изобразительного искусства. Он столько знает. И он так говорит… Золотой дождь, а не лекция. Катя им восхищалась. А сейчас он — директор аукциона. Все самое ценное, а значит — самое красивое проходит через его руки. Через его руки протекает связь времен: восемнадцатый век, девятнадцатый век, двадцатый.