Книга Любовь, опять любовь - Дорис Лессинг

Интересно наблюдать за этим живым вернисажем. Сара переглядывалась с Мэри Форд, они как бы сплетничали взглядами и мимикой. Мэри Форд оказалась рядом с Жаном-Пьером, отчасти движимая своими рекламными потребностями, отчасти же потому, что ему приглянулась. Напротив Билла надулся Патрик. Делать ему во Франции нечего, более того, в Лондоне ждала его внимания «Гедда Габлер», но он настоял на участии в поездке. Патрик болезненно переживал популярность Билли, еще больше страдал из-за невнимания Сэнди Грирса. Эти трое — треугольник, начертанный симпатическими чернилами на карте эмоций. У самого конца стола мирно беседуют Салли и Ричард, миловидная чернокожая и тихий, застенчивый бледнокожий. Сара позаботилась, чтобы не оказаться рядом с Биллом или Стивеном, который устроился так, чтобы никто не мешал ему рассматривать Молли. То, что он не присоседился к Молли, полностью согласовывалось с его позицией и вызывало слезы на глазах Сары, но она знала, что он и сам себя оплакивает, Пьеро печальный. Слезы и раньше часто просились наружу, но до «Жюли Вэрон» казались неуместными, неоправданными. Стивен пожирал глазами добротную молочно-сливочную деву, слегка конопатую, дымчатоглазую, пытаясь, вне всякого сомнения, постичь секрет ее трансформации в динамичную пламенную Жюли. Молли, разумеется, замечала его интерес к своей особе, но, не ведая о лунатической одержимости Стивена, приписывала 3tqt интерес более приземленным устремлениям. Когда он по какой — либо причине отрывал от нее взгляд, она, в свою очередь, проглаживала Стивена оценивающим взглядом. Что ж, мужик вполне стоящий внимания. Привлекательный. Конечно здесь, на фоне такого количества молодежи, напрашиваются невыгодные для него сравнения, но… Молли вполне могла бы остановить выбор на Стивене, если бы не присутствие Билла. Возможно, Билл в повседневности и не был слишком уж надутым пижоном, но такая внешность… Что поделаешь! Сегодня он аккумулировал жаркие лучи внимания, как панель элементов солнечной батареи, и собранная энергия распирала его изнутри, грозя разнести в клочья, хотя выглядел он при всей самодовольной напыщенности спокойным и уравновешенным. Прохожие взглядывали на него дважды: второй раз, чтобы увериться, что глаза их не обманули, что лучезарный Аполлон и вправду удостоил визитом юг Франции.

Сара занялась диагностикой своего гнева, вспухавшего подобно злокачественной опухоли. Не могла понять, что в ней перевешивает, злость или вожделение. Казалось, если молодой человек не поднимется сегодня ночью к ней в номер, ей более не жить. Знала она, что этому не бывать. И не потому, что она ему в бабки годится, а из-за очерченной вокруг него магической окружности. «Не прикасаться!» — этим дразнящим лозунгом часто отгораживаются от домогательств окружающего мира половозрелые подростки, как бы заявляя: «Не про вашу честь, бесстыжие! Но вот если б я до вас снизошел (снизошла), то… у-у-у-у-у!» — и из круга неприступности доносятся неслышное утробно-сексуальное урчание, дышащее похотью и сомнением. Запачканное целомудрие. Не вследствие ли этой его недосягаемости разместила она его в соседнем отеле? Она-то полагала, что из чувства чести или из гордости. Молли и Стивена она, однако, устроила вместе, полагая, что этак соблюдается справедливость, что Стивен заслужил такую привилегию в стране Жюли, в отличие от нее, Сары. По комнатам в отелях она их не распределяла, лишь разделила на три списка по числу гостиниц. Ревностью руководствовалась? Вряд ли. Что мешало Молли (или Биллу, если уж на то пошло) сделать три шага по тротуару до соседней гостиницы? Вон, на балконе-то они торчали вместе целый день. Сара полагала, что Стивен жаждет ее в тысячу раз сильнее, чем на то способен Билл.

Занимаясь этой амурной бухгалтерией, Сара не переставала болтать, общаться с коллективом. Наблюдала за Стивеном, и сердце ее обливалось кровью за него и за себя, за эмоциональную несовместимость, не дающую им объединиться под одной крышей, под одной кожей, в одной голове. В одном сердце.

Прежде всего, ее влюбленность. Расхожее мнение списывает влюбленность как не имеющую вообще никакого значения. Как что-то нелепое и смехотворное. Однако трудно найти нечто более болезненное для тела, для сердца, а пуще всего для разума, вынужденного любоваться дурацким, жалким, постыдным поведением особы, которая вроде бы должна руководствоваться его (разума) мудрыми указаниями. Дело, разумеется, в том, решила Сара, не позволяя себе даже поворачиваться в сторону Билла, беседуя со Стивеном, сразу схватившимся за нее, как за спасательный круг, что существует запретный ареал существования, столь ужасный, что о нем лучше совсем не вспоминать. Люди часто влюбляются, но влюбляются не в равной мере, либо не одновременно. Влюбляются без взаимности, что ведет… и так далее. Если бы ее состояние не отмечал внешне безобидный ярлык «Влюблена», то симптомы можно было бы приписать опасной болезни.

От этой магистральной мысли ареала ответвляются несколько тропинок, одна из которых ведет к заключению, что все живущее, как это ни прискорбно, на пути к смерти уходит от этого — она окинула взглядом молодежь и тех, кого причисляла к молодежи — к этому, бесцветному, поблекшему, лишенному блеска.

«И я, Сара Дурхам, сижу здесь, в кругу молодежи с ее телячьими восторгами, но отделена от нее так же, как и бессчетное множество людей, отмеченных уродством, инвалидностью или просто лишенных этой таинственной и дурацкой сексапильности. Миллионы прозябают под свинцовыми масками безобразия, бесплодно мечтая о простых радостях любви, доступных более привлекательным сопланетникам. Между мною и этими несчастными сейчас нет различий, но раньше я этого не замечала, лишь сейчас сообразила, что в юности принадлежала к привилегированному классу привлекательных, желанных. Сколь бы ни был ты в юности черствым и самовлюбленным, все равно неизбежно познаешь, кем бы ты ни был, горечь разочарования по мере приближения старости.

Но если это столь ужасно, столь невыносимо, что я сижу здесь сейчас как хрестоматийный призрак на пиру, почему же в течение добрых двух десятков лет, даже дольше, я запросто переносила это якобы непереносимое? Чаще всего просто не замечала старения. Не до старения, все время в бегах, в делах. Жизнь постоянно приносила мне что-то новое, все более интересное. Если бы чуть повезло (имею в виду, если бы не встретилась на жизненном пути эта Жюли Вэрон), то я комфортно дожила бы до постепенного отупения, замирания ощущений. Полагаю, скоро придет исцеление от этой напасти, снизойдет равнодушие, затем удивление и, наконец, вспомнив об этом, можно будет посмеяться над собой и над отшумевшими бурями в стакане воды. Хотя в данный момент мне не до смеха и я не могу представить, что такие страдания когда — нибудь забудутся.

Неужели я настолько очерствею? В молодости — и уже далеко не в первой — многие влюблялись в меня, и я находила это в порядке вещей. В точности как сейчас Мэри Форд, благосклонно улыбающаяся Жану-Пьеру; как Молли, милостиво не отвергающая странного преклонения со стороны Стивена; как Билл, отрешенно уставившийся в звезды, замутненные загрязнением атмосферы. Звезды Жюли сияли ярче. Билл знает, что на него смотрят, глазеют, делает вид, что этого не замечает и что это его не интересует. Когда я чувствовала на себе агрессивный, обвиняющий взгляд горящих мужских глаз, взгляд, означающий желание, жажду, снисходила ли я хотя бы до мысли о сочувствии? Я знала, какая страшная вещь любовь, и нет мне оправдания. Физическая привлекательность сопряжена с заносчивостью и высокомерием, однако редко кто ее осуждает. Напротив, мы восхищаемся этой жестокостью как неотъемлемым атрибутом красоты».